Коллектив авторов - Они придут из ниоткуда

Запрет на телесные наказания до добра не доведет — вот что думалось Гуро, пока он вспоминал утреннюю сцену у ворот.

Дорога обратно в лицей лежала через мост, под которым текла мелкая, в летние месяцы, должно быть, пересыхающая до тонкого ручейка речушка с быстрым течением. Гуро замедлил шаг, прислушиваясь к шуму воды, когда сквозь него вдруг проступили звуки человеческой речи.

— Я уверен, это темный, — громким от возбуждения и даже почему-то знакомым голосом говорил кто-то.

— Tu ne devrais pas sauter aux conclusions, Jeannot [6] Tu ne devrais pas sauter aux conclusions, Jeannot — Не торопись с выводами, Жанно (фр.). , — с явным скепсисом ответили ему.

— Ты просто ее не видел, обезьяна! Голова даже непонятно, на чем держалась… И я видел тень, чувствовал… Ну, вы знаете… Я спугнул темного, говорю вам!

— Спугнул, тоже мне, охотник на нечисть! При тебе даже сабли не было! — вмешался в диалог третий голос.

— Ты головой подумай, Тося. Если бы это был человек, он бы и меня… Ну, как свидетеля, — тихо сказал Жанно, и все замолчали.

Осознав, что более ничего ценного подслушать не удастся, Гуро продолжил свой путь как ни в чем не бывало.

— Василий Федорович Малиновский, надо полагать? — Наконец-то настало время и для приветствий по всем правилам. — Позвольте вам отрекомендоваться. Яков Петрович Гуро, следователь из Петербурга. Я здесь от Министерства внутренних дел Российской Империи, так что прошу впредь моему дознанию не препятствовать и допускать меня к себе в любое время и при любой оказии, ваше превосходительство.

— Ох, господин Гуро, оставьте титулы, ради Бога. Мы с вами одно дело делаем, но у меня тоже есть обязанности, и всячески содействовать следствию…

— Господин директор, говорить с людьми — тоже часть следствия, — веско перебил его Гуро. — Смею вас уверить, что дело на особом счету у государя императора, и отчеты я пишу также непосредственно на Его августейшее имя… Надеюсь, мы друг друга поняли.

Малиновский, увы, не выглядел особенно впечатленным, как если бы каждый день ему тут кто-нибудь по пять раз грозил монаршим гневом. Из остальных собравшихся в лице также никто не переменился.

— Вы пришли именем императора разбрасываться или делом заниматься? — вмешался недовольный человечек, который все это время держался от преподавателей в стороне.

— Вы, простите, кем изволите быть? — Гуро положил обе руки на набалдашник своей трости.

— Надзиратель лицея, — гордо надулся человечек. — Пилецкий…

Было в его облике что-то птичье: быть может, острый, крупный нос с заметной горбинкой или манера чуть склонять голову набок при разговоре. Высокий лоб Пилецкого, переходящий в изрядные залысины, влажно блестел от пота, хотя в кабинете вовсе не было жарко, а редкие седоватые бакенбарды сердито топорщились.

— Так вот, господин Пилецкий, — не дожидаясь имени-отчества, перебил его Гуро, — это вы, значит, ответственны за то, что у вас лицеисты по ночам в лес бегают на свидания?

— Что вы себе позволяете! — Пилецкий в полнейшем возмущении оглянулся на преподавателей, но они все как один сделали вид, что не заметили намека в свой адрес. — По ночам за дисциплиной следят дядьки! А я…

— Благодарю за информацию, — Гуро поднял руку, и надзиратель умолк, как будто от апогея возмущения задохнулся. — И раз уж мы заговорили о лицеистах, не изволите ли рассказать о них поподробнее, господа? Ведь кто, если не преподаватели, должны быть в курсе, какие настроения и мысли меж ними ходят, какие беседы ведутся.

— Вы искать убийцу или только говорить?! — с чудовищным акцентом возопил уже другой мужчина, подлетая к Гуро, точно петух на крестьянском подворье.

— Господин Гауэншильд абсолютно прав, — поддержал его директор. — При чем здесь лицеисты, Яков Петрович? Я попросил бы вас…

— Я попросил бы вас, господин директор, отвечать на мой вопрос! — Гуро резко развернулся обратно к Малиновскому, вновь ощущая отголоски бессильной ярости, которая неотступно следовала за ним по Царскому селу от самой кареты. — Ваши барчуки по ночам шастают по лесу, а вы еще спрашиваете, при чем здесь они?

— Господин следователь, вы забываетесь! — Малиновский хлопнул ладонью по столу, но тут из преподавательского кружка раздался примирительный голос:

— Вы будете удивлены, но, с позволения сказать, «барчуки» невероятно талантливы. Каждый из них, без всякого сомнения, преумножит честь своей фамилии. Взять хотя бы Александра Пушкина… друзья зовут его обезьяной, кстати.

— Да что там Пушкин, только и умеет, что вирши по-французски кропать. То ли дело барон Дельвиг, Антон Антонович, будущее лицо нашей словесности, помяните мое слово. Только посмотрите, что он пишет!..

— Нет, а как же Иван Пущин? Вот образец дворянина, даже зовут его друзья Жанно, а не каким-нибудь медведем или обезьяной…

От проснувшегося в преподавателях энтузиазма у Гуро стремительно начинала болеть голова. Он уже и пожалел, что прямо здесь, при директоре и прочих, задал сей важный вопрос. Стало ясно, что говорить нужно с каждым по отдельности, потому что вместе они походили на скверный, нескладный хор, и в какофонии рождаемых звуков, к несчастью, пока не звучал голос истины.

Вежливо отложив поданную ему тетрадку с поэтическими опытами воспитанников лицея, Гуро поспешно ретировался в приемную.

Он рассчитывал подробнее расспросить педагогов утром, перед занятиями. Возможно, понаблюдать за каждым из них, укрывшись где-нибудь в дальнем, укромном углу класса. Однако следующее убийство случилось той же ночью.

Гуро, конечно, не спал — обстоятельно расписывал дух лицея и его обитателей, походя излагая ситуацию с преступлением в докладной записке, когда в предоставленные ему покои вбежал запыхавшийся дядька с криком:

— Беда, барин!

Гуро знал, что надо торопиться, но идти предпочел в обход — жертва, в конце концов, уже не имела возможности скрыться, и, кроме того, господину Пешелю не следовало мешать во время первого осмотра. У него было достаточно опыта и знаний, чтобы не упустить ничего, в этом Гуро почти не сомневался. Отпустив дядьку, он быстрым шагом, обозначая свое присутствие стуком каблуков, прошелся по коридору, куда выходили двери спален мальчишек, на несколько мгновений задержался на лестнице, выбирая верное направление, и затем, обогнув здание лицея уже снаружи, прошелся под окнами.

Конечно, два из них были оставлены открытыми. Гуро отсчитал, которыми они были по счету, и только после этого свернул на дорогу к театру.

— Ситуация та же, Яков Петрович, — вместо приветствия, сразу перешел к делу врач. — Непонятная рана через все горло. Может, голову отрезать пытался душегубец?