Коллектив авторов - Они придут из ниоткуда

— Тело нашли здесь, господин Пешель? — Гуро присел на корточки рядом с убитой девушкой и пригнулся к ее декольте, залитому кровью. Голова и впрямь разве что не отваливалась: в шею без особых усилий можно было вставить букет цветов.

— Не трогали его до вашего приезда, — кивнул врач. — Судя по всему, бежала из леса на свой спектакль. Не добежала…

— Из леса, говорите… — протянул Гуро. — Что ж, оставляю остальное на вас, а мне еще нужно кое-что проверить. Кстати, хозяин театра, кажется, граф Толстой?

— Совершенно верно. Только, Яков Петрович, он в другой стороне живет, — добавил Пешель, удивленно глядя в спину удаляющемуся к лесу Гуро.

— Спасибо, я найду его. Позже.

Уже оказавшись на опушке, Гуро осознал всю сомнительность своей затеи: в лесу царила кромешная темнота, и даже полная луна, изредка проглядывавшая сквозь кроны деревьев, не могла как следует осветить тропу. Отчаянно надеясь не наступить случайно в лисью нору и не споткнуться о корень старого дерева, Гуро подумал, что следовало бы прежде позаботиться хотя бы о свече. Впрочем, какой от маленького огонька был бы прок в этом непроглядном мраке на версты вглубь? Оставалось только уповать на свою удачу, которая не раз уже хранила от пуль и вражеских клинков — уберегла бы и теперь, от опасностей более житейских.

Наконец Гуро услышал то, чего все это время ожидал, — не просто лесные шорохи, но отчетливый хруст веток. Он остановился и привычно оперся на трость обеими руками, глядя прямо перед собой.

— Господин Пушкин, извольте выйти из-за кустов, чтобы мы могли разговаривать с вами как взрослые люди, — негромко приказал он.

Хруст и шебуршание на мгновение исчезли вовсе, как будто и весь лес тоже тревожно замер, прислушиваясь. А потом из ближайших кустов вышел тот самый лицеист, который сбил Гуро в первый день пребывания в Царском селе.

— Видели, значит, мою пустую келью, — по-русски сказал он, и словно бы самое звучание его голоса от этого изменилось.

Гуро наконец-то получил возможность внимательно рассмотреть мальчишку в неверном свете луны: лет пятнадцати, вихрастый, смуглый, невысокий и чрезвычайно, сверх всякой меры подвижный — товарищи не зря звали его обезьяной.

— Мне хватило вашего открытого окна, — уточнил Гуро, мягко улыбаясь. — Точнее, окон. Господин Пущин, вероятно, дежурит возле тела? Жанно, так вы изволите его звать, если не ошибаюсь. И как давно вы с товарищами ведете активную ночную жизнь?

— А вам-то какое дело, господин следователь? — безо всякого почтения огрызнулся Пушкин.

— Я просто хочу найти убийцу, — развел руками Гуро. Сейчас, выпрямившись во весь рост, он возвышался над Пушкиным, как могущественный архидьявол над юным, взявшимся за первую свою службу экзорцистом.

— Ничего у вас не получится, — презрительно сплюнул на землю Пушкин.

— Отчего же вы так уверены в этом? Не оттого ли, что убийца, с позволения сказать, темный?

При столь скудном освещении эмоции на чужом лице прочесть было непросто, но секундная пауза и какое-то испуганное оцепенение всего тела лицеиста говорили сами за себя.

— Что вы знаете о темных? — Пушкин сделал шаг вперед, и Гуро, конечно, не мог не уважать его за это: посреди ночи, в лесу, перед тобой стоит новый человек, появившийся вместе с убийствами, и говорит о чем-то тайном и даже запретном, — а ты идешь вперед, готовый защищаться, или защищать тайну, или сражаться с чем-то неизведанным, вполне может быть, что даже и нечеловеческим.

Гуро успокаивающе поднял правую руку, развернув кисть ладонью к юноше.

— Не больше вашего, это уж точно, — уклончиво ответил он. — И хотел бы восполнить пробелы. Вы расскажете мне, господин Пушкин?

Пауза длилась всего несколько мгновений. Кажется, соображал Пушкин и впрямь недурно, гораздо быстрее большинства своих достопочтенных наставников.

— На что вам это знать? Как будто вы хоть что-нибудь сумеете сделать! Нежить пистолетом не возьмешь. Только мы можем его победить… Сегодня мы не успели. Но больше такого не повторится.

— Господин Пушкин, я бы попросил вас не списывать меня со счетов, — так же мягко продолжил увещевать его Гуро, игнорируя тот факт, что малец перед ним попросту ни в грош его не ставил.

— На войне вы с таким точно не сталкивались, — удивительно метко прочитав его мысли, возразил Пушкин. И после паузы добавил: — Но я расскажу вам. Может, вы и правда… пригодитесь.

В темноте он не увидел злобный блеск в глазах Гуро.

К тому моменту, как они наконец покинули лесную чащу, Гуро знал о темных почти все, что знал Пушкин, — этого было недостаточно, но все же гораздо больше, чем он имел по приезде, поэтому, в общем и целом, знакомство стоило считать полезным. Когда деревья поредели, к ним выбежал уже знакомый Гуро дядька.

— Барин, а я вас везде ищу! — огорченно всплеснул руками он. — Господин следователь, спасибо, что нашли его! Вы-то обещали из театра сразу домой… Как же так, барин!

— Ну извини, Сазонов. — Пушкин неожиданно покорно пошел за дядькой, оставляя Гуро позади. — Я заплутал, сам видишь, темно, хоть глаз выколи…

— Так и неча по лесам шастать по ночам, сами теперь видите! — не уставал причитать дядька.

Гуро замедлил шаг, провожая глазами этот поразительный, вопиющий с точки зрения логики дуэт воспитанника и прикрываюшего его ночные нарушения дежурного, и думал о том, что выходили из леса они совсем не со стороны лицея.

Как дядька нашел их?

Для очистки совести на следующий день Гуро опросил едва ли не всю округу, нажив оскорбленных подозрениями в свой адрес врагов, кажется, во всех слоях российского общества. Граф Толстой выгнал его, слава Богу, что не палками, врач затаил злобу, прислуга была готова плевать ему в глаза или, на худой конец, в суп. Даже преподавательский состав — и тот всеми силами стремился сгладить углы, утомляя Гуро экивоками.

Впрочем, он и не ждал, что из этого выйдет что-то путное, но работу привык делать хорошо и методично, со всей возможной ответственностью. Не то чтобы он долго работал следователем, но его ведь не отправили бы на такое важное дело, не будь его профессионализм безусловно уважаем. Вообще, после войны он с трудом привыкал заново к мирной жизни, к совершенно иной иерархии и отсутствию практически во всем какого бы то ни было порядка, и спокойнее чувствовал себя с трупами, в окружении солдат, чем под сводами лицея среди людей, не нюхавших пороху.

Опустились сумерки; Гуро как раз закончил очередную беседу-допрос — на сей раз с нервным, до крайности вспыльчивым австрийцем, преподающим здесь немецкую литературу, — когда со двора раздались крики. Он ускорил шаг и вышел к маленькому аккуратному саду, разбитому неподалеку от парадного входа. В толпе галдящих лицеистов в какой-то момент образовался зазор, и стало видно, что в центре импровизированного амфитеатра на саблях рубились Пушкин и Пущин. Рубились неистово, с какой-то безудержной, фанатичной яростью, только искры летели от заточенных лезвий. Поле брани постепенно смещалось в лес, и вот уже дуэлянты ловко сновали между деревьями, оставив благодарную публику позади.