Коллектив авторов - Бесконечная история

— Княгине… — он запнулся, и Владимир твёрдо продолжил:

— Свободе свет Кончаковне, — видно, нельзя здесь божьи имена называть.

Чаша, расписанная тем же узором, что симарглов короб, оказалась у самых губ, Салкон глотнула. Струйка щекотно побежала от угла рта к подбородку, пить с широкой стороны чаши было неудобно. Салкон перехватила руками, повернув ладью носиком к себе, ровными глотками выпила неведомое зелье. Не мёд, не сбитень, какой-то взвар. Травы, кажется, сушёные ягоды, терпко, с кислинкой. Шагнула вперёд — отдать пустую чашу. Владимир крепко подхватил её под локоть, и вовремя: хоть и не хмельное питьё, а земля ушла из-под ног, чаша выскользнула из пальцев, ударилась, подскочила и покатилась по холстяной дорожке. Кровь бросилась в виски, звуки стали оглушающе громкими, пламя костров — нестерпимо ярким. Лица волхвов приблизились и вдруг потекли, расплылись в розово-сером тумане. Салкон обернулась к мужу и обомлела: волк с человеческим телом стоял рядом с ней вместо Владимира. Она закричала, но голос утонул в грозном шуме трещоток. Рванулась, и волк схватил её за плечи, щёлкнул зубами у самого уха. Салкон мягко упала на колени, оттолкнула — пальцы наткнулись на спутанную звериную шерсть, она отшатнулась. Волк повалил её, рыкнул предупреждающе. Салкон замерла, вцепившись в науз.

Волк… Предок рода. Тот, чья кровь обновляет род. Жаром плеснуло по венам, тяжёлая волна ударила в голову и под чрево. Салкон рванула алую рубаху, добираясь до кожи, до белой груди, в которую можно впиться ногтями, зубами. Она сама превратилась в волчицу, она стонала, выла, подставлялась, широко раскинув ноги, приподняв зад. Трещотки гремели в лад движениям. Она громко закричала, когда волк вошёл в неё, плотно обхватила его ногами, вокруг свистело, грохотало, волчья морда нависала над самым лицом, по ногам текло липкое и горячее, во чреве было жарко, пусто, жадно, снова и снова она дёргала на себя тяжёлое тело мужа-волка и сама подавалась вперёд, стремясь заполнить им лоно. Он брал её длинными медленными ударами, почти выходя из неё и плотно входя на всю длину уда, и она кричала на каждом ударе, и перед глазами мелькала и впивалась в податливое дерево разящая сталь копья, ещё, и ещё, и ещё, и ещё…

Влага заливала глаза, лицо, тело, Салкон словно плыла по реке, медленно приходя в себя. Владимир, в рваной и мокрой насквозь рубахе, стоял рядом на коленях, осторожно тёр ей щёки, ласковыми округлыми движениями. Салкон приподнялась, и он подхватил её под плечи, помогая сесть. Она оглянулась вокруг.

Тёплый весенний ливень затопил поляну, шипели гаснущие костры, небо над кромкой леса было серым, в рассветной полутьме кружились танцующие тени с воздетыми к низким тучам руками, выкрикивали что-то непонятное. Волчья шкура с оскаленной мордой лежала рядом, по светлому полотну дождевая вода размывала бурые пятна. Салкон поднялась, цепляясь за мужа, провела ладонью по бедру — плахты не было. Она стояла в одной мокрой, облепившей тело рубахе. Вдруг поняла, вспомнила всё, вскрикнула, Владимир крепче прижал её к себе и заглянул в лицо:

— Слышишь? — за шорохом дождя никак не разобрать было, а может, зелье ещё шумело в ушах. Он начал повторять, касаясь губами её уха:

— Княгине Свободе честь да слава! Пахать да катать! — она кивнула, не понимая, сделала шаг и споткнулась, ноги не держали. Владимир подхватил её на руки и понёс к краю поляны.

Всеслава шагнула навстречу, набросила на них обоих длинный меховой плащ:

— Скорее в возок, не застудилась бы. Дождь как сразу хлынул. Приняли тебя наши боги. И люди приняли, настоящей княгиней стала. — Салкон крепче прижалась к Владимиру, спрятала лицо в мягком собольем мехе, зажмурилась. Её трясло. Под веками плясали красные сполохи, волчьи морды скалились с серебряных блях, старый Горазд кричал: «Катать, катать по зелёной паполоме! Русалий узор! Одолень-трава!»

Наутро город стоял притихший, промытый ночным ливнем, посады не шумели, колокол Вознесенского собора звонил к обедне печально, будто сокрушаясь о людских грехах. Владимир смущённо косился и на жену, и на отца с матерью. Салкон не поднимала глаз. Она только теперь окончательно поняла, осознала, что произошло ночью: муж брал её, одурманенную заповедным зельем, на глазах у всего народа, а она отдавалась по-звериному, ненасытно, пока не потеряла сознания.

Всеслава Ярославна, как всегда холодная и величавая, окинула взглядом сына и невестку, затем кивнула мужу:

— Княже, ступайте с князь-Владимиром в церковь. Да вели сказать Феодору-попу, чтоб служил не спеша, мы со Свободушкой позже будем, к херувимской. — Взяла Салкон за руку и увела в свои покои.

Ларец, в который вчера укладывали крестики, венцы и бармы, стоял на столе. Всеслава усадила Салкон на лавку, придвинула зерцало:

— Глянь-ка, пойдёт тебе большой княжеский убор? Улыбнись, Свободушка, ведь княгиней стала. — Накрыла ладонью руку Салкэ, сжала — как вчера.

— А вы… тоже так…

Всеслава вздохнула, не понять было, то ли грустно, то ли счастливо:

— Владимира в русалью ночь понесла. И Святослава тоже. Хорошо будет, если и ты… А я тебя ещё другому научу. Как мужа вернуть — из плена, из похода тяжкого. Место такое есть на забороле, на встречь солнца. Там встать да молиться — Яриле, Ветриле да Днепру Словутичу. И слова какие говорить, расскажу.

Салкэ подняла глаза на свекровь:

— А почему Владимир вчера не пил зелья? Нарочно на усы плеснул, я заметила.

— Тебя жалел. От того зелья в человеке разума не остаётся, только хотенье да злость. Жене это зелье помогает слабость одолеть, а сильный муж в зверя обращается, в волка или пардуса. Раньше, совсем в старые времена, перед битвой пили. Брат мой, князь Владимир Галицкий, не знал, выпил до дна, так княгиня Болеслава после той ночи в монастырь ушла. Князь Игорь тоже не пьёт. Поговорим ещё, вечером. Надевай-ка большой убор, Свободушка, тебе сегодня надо в церкви краше всех быть.

Урожай в тот год был богатым, обильно рожала земля. Народ радовался, славил молодого князя Владимира Игоревича да молодую княгиню Свободу Кончаковну. Сына, родившегося в исходе следующей зимы, назвала Салкэ Бероглу, что означало «сын волка». А русское имя дали ему — Всеволод.

fandom Urban Fantasy Story 2015

— Ну, давай быстрее! — Катя постучала носком туфли по школьному рюкзаку, лежащему посередине прихожей.

За рюкзаком на полу сидел её младший брат. Он вел неравный бой со шнурками ботинок. Шнурки не поддавались, Митя пыхтел, бросая жалобные взгляды то на сестру, то на маму, стоящую в дверях кухни с полотенцем. Никто не собирался ему помогать.