Коллектив авторов - Бесконечная история

Первый скринкапс Феанора с Оком назгулы радостно распространяли как агитку, поскольку Финрод выглядел далеко не так грозно. Это еще больше усугубило всеобщую путаницу, потому что теперь Саурон был блондином и брюнетом одновременно. Мода на маки прижилась, и с тех пор эти синие цветочки на черном фоне стали непременным атрибутом одеяний Темных Сил, а суровый учитель устроил оркам урок по рисованию примитивов. Люди же потом удивлялись, видя голубых бабочек и желтые солнышки на щитах и панцирях случайно встреченных на дорогах свирепых орков.

В общем, жизнь постепенно налаживалась. Орочий народ и дикие племена нежно любили своего Повелителя и его грозную Девятку. После появления Феанора на экранах по Мордору пошел гулять новый анекдот про то, как Златовласый Повелитель переоделся Главным Механиком, а Механик — Повелителем, залезли оба под одну скамейку, идет мимо Король Эрурессару, а они ка-а-ак выскочат! В дальних поселениях у Рунного Моря матери стращали орчат, рассказывая, что если те будут себя плохо вести, то вместо златовласого Повелителя на День Начала Новой Жизни к ним явится страшный Черноволосый Хозяин и вместо подарков насыплет им в башмаки вонючих жуков. В дальних пределах Харада старики баяли, что старый Создатель Колец сразился с двумя братьями-близнецами, но пал под их ножами, и кровью его и клинком его замкнули они роковой круг вокруг всего Средиземья, и клинок тот выкинули в Пустоту. А свои ножи в землю воткнули, один на севере, другой на юге. И теперь за пределы круга никто не войдет и не выйдет. И скоро пойдут по домам толпы упырей и всех съедят. Но мало ли чего болтают в Хараде. На самом деле новый Властелин Тени высок, как старая ель, с пятью зрачками на четыре глаза и два лика и растет в Вековечном Лесу на дальней опушке, никого не трогая…

Государь Элессар с отвращением бросил сводку последних новостей и свежих слухов и устало упал в кресло. Рука, сжимавшая подлокотник, дрожала. Ну, положим, дерево можно сбросить со счетов, пиратского капитана тоже — мало ли кого носит по морям, а истории о Черном купце с кровавыми парусами Арагорн сам слышал еще в бывшем Арноре. И вообще, пить меньше надо, стоя на вахте. Может, тогда у наблюдателей в глазах двоиться перестанет. Потому что один властелин в двух местах сразу — еще понятно. Но вот двое рядом, плечом к плечу, — уже перебор. Наблюдатель явно чего-то перебрал. Впрочем, Арагорн его не винил. Он и сам уже давно не мог разбираться со всем этим безобразием на трезвую голову. Хорошо еще, хоббиты недавно прислали ящик трубочного зелья… Арвен сперва морщила нос, а потом смирилась. Хорошая вещь крепкий хоббитский самосад. После него и думается легче. И жена не слишком часто заглядывает в рабочий кабинет.

Предположим, это сыновья Элронда, которых уже полгода никто не видел. Такую версию подтверждало и сообщение от роханцев о двух черноволосых близнецах. Однако в той же стопке лежало сообщение от гонца, говорившего с орком, видевшим рыжеволосых близнецов. Но Арагорн слишком хорошо знал Элладана и Элрохира, чтобы представить себе, что они по какой-то причине раз в месяц перекрашивают волосы. Да и зачем?

«Поседеешь тут с вами», — тяжело вздохнул король, машинально подкидывая на ладони новенький мордорский золотой. Монета постоянно падала орлом вверх. Просто потому, что орлов там было два — на обеих сторонах. Оба золотоволосые…

Выбив трубку скупыми отточенными движениями и сунув ее в карман, Арагорн вызвал к себе начальника внешней разведки и угостился у него табачком, спугнув оглушительным чихом пару голубей с балкона. В голове прояснилось. Обговорив все вести с полей, король с начальником разведштаба наконец определились: главное, что Враг существует и обладает страстью к дешевым розыгрышам. А уж один этот Враг или их там и вправду двое, можно определить прямо на месте. В Мордоре то есть. Своим пяти чувствам бывший Следопыт доверял. Все еще доверял. Отпустив начальника разведки, Арагорн вышел на балкон и долго глядел на восток, где за рекой и дальними горами клубились тучи.

Настраивая палантирную сеть так, чтобы ограничить возможность владельцев отдельных камней видеть то, чего наблюдать вовсе не следует, Феанор даже и не подумал распространить этот запрет на себя. На робкую попытку Маэдроса заикнуться о том, что существует и частная жизнь, величайший из нолдорских мастеров похлопал первенца по плечу и заверил его, что своих семерых сыновей он нашел не в капусте, а потому и картинок для взрослых тоже не испугается. Затем немного подумал и добавил, что, если у непутевой троицы его неженатых потомков вдруг чудом случится какая-то «частная жизнь», он сразу пойдет и поцелует Мелькора, потому что уже устал ожидать внуков и правнуков.

После этого Маэдрос возражать перестал и тихо вышел, боясь, что отец вспомнит и про его собственное семейное положение, а Феанор, закончив отладку системы, отправился мириться с женой, оставив свой видящий камень под наблюдением Амбаруссар.

Предоставленные сами себе Амрод и Амрас какое-то время развлекались тем, что рассматривали различные уголки Средиземья, потом настроили камень на Гондор и вдоволь поржали над попытками Короля Элессара использовать палантир. Пару дней назад, до того, как Феанор взял трансляцию под свой контроль, у него бы еще что-нибудь получилось, но теперь в видящем камне Гондора, как и в других палантирах, красовалась заставка с синими маками и сообщением: «Настраивайте Палантиры в мастерской Барад-Дура… или у Феанора в Светлом Амане, если вы находитесь там».

Судя по реакции короля, предложение отправиться к Феанору он принял за вежливое выражение нецензурного по сути посыла и теперь на все лады проклинал мордорских шутников, заставляя Амбаруссар хохотать еще громче, записывая очередной эффектный оборот, чтобы порадовать отца, увлекавшегося в том числе и лингвистикой. Феанор был известен всему Аману тем, что умел материться даже на валарине, хотя источники, из которых он почерпнул столь редкую (для валар) лексику, оставались семейной тайной. На самом деле для этого требовалась лишь шикарная даже по меркам нолдор память и пара счастливых случаев в виде упавших Ауле на ногу инструментов, но Феанор обожал слухи и домыслы, роившиеся вокруг его имени, и охотно подпитывал их новыми выдумками. Поэтому Амбаруссар точно знали, что образцы арнорско-гондорской обсценной лексики из уст короля Элессара их папе очень понравятся.

Когда король выдохся, близнецы стали бесцельно переключать палантир с одного места Средиземья на другое, пытаясь найти что-то интересное, и в результате остановились на Лихолесье, которое упорно считали «зеленолесьем» лишь его обитатели. В этом тихом, по меркам Белерианда, омуте как раз готовился небольшой заговор. Иными словами, король Трандуил всячески сдерживал порывы больного от горя и недостатка (впрочем, может быть, и от избытка) здравура Келеборна вот прямо сейчас ехать бить морду этому «златокудрому мордорскому разлучнику». Хотя после новостей о дружбе Леголаса и Гимли и их намерении вместе отплыть в Валинор после смерти короля Элессара Трандуил, вспомнив свои дориатские корни, отгородился от Средиземья незримой стеной, кое-какие вести из внешнего мира сороки ему на хвосте приносили. На сей раз реальность, похоже, имела облик Келеборна. Бедняга наконец-то услышал балладу о побеге своей Королевы, недавно уплывшей в Аман, с умбарским пиратом, который, по слухам, оказался к тому же и Сауроном. Ошеломленному таким грандиозным предательством Келеборну было и море по колено, и Таникветиль только по пояс, но страдать в одиночестве властитель Лориэна не любил (или же не умел), а потому по пути в Мордор заглянул к своему давнему другу. В этом взбудораженном состоянии Келеборн, как некогда Берен, не заметил ни чар, с которыми лесному Владыке, по слухам, помог Саруман, ни колючих зарослей, ни эльфийских постов. Более того, и они его не рассмотрели, поэтому когда Келеборн в эффектно разодранных шипами одеждах, рыдая, упал на грудь Трандуилу, для последнего это было весьма неожиданно. Надо отдать лихолесскому королю должное: для эльда, добровольно выбравшего отшельничество, он давал Келеборну удивительно здравомыслящие советы вроде «сперва разобраться», но первая же попытка сказать безутешному мужу, что «Галадриэль не такая», вызвала бурю эмоций, перетекшую в монолог, в котором упоминались и Эру, и Финве, и все родственники Артанис-Галадриэли, начиная, естественно, с Феанора и семерых его обалдуев.