Мария Токарева - Голод Рехи

— Лагерь воинов Бастиона, — подтвердил догадку Ларт, деловито рассматривая скособоченные походные шатры: шкуры смялись, но у большей части уцелели основания.

— А где же все? Ящеры съели? — недоумевал Рехи. Следов пиршества хищников не обнаруживалось. Да и сломанного оружия или трупов не было видно.

— Не думаю. Надо убираться отсюда.

Они торопливо покинули лагерь и сошли с дороги, все еще опасаясь внезапной атаки врагов. Но кромешная тьма вновь сменилась багрянцем утра, а противники так и не показались.

— Тебе не кажется, что они просто ведут нас к Бастиону? — засомневался Рехи.

— Кажется, — отмахнулся Ларт. — Но скрываются они очень искусно. И что остается нам? Разве только в песок зарыться. И то не поможет. Прости меня, Рехи, что втянул тебя в это.

Лицо Ларта выражало предельное беспокойство, его сгорбило неясное чувство вины. Он знал что-то, вернее, чувствовал, не желая признаваться ни себе, ни другу. И все же ловушка захлопывалась, затягивалась незримая петля. Временами попадались разрозненные следы, но едва заметные, не поддающиеся прочтению.

— О чем ты? Это же я тебя втянул.

— Ну да, а в Бастион-то я тебя веду. Ничего, обойдем с другой стороны. На дорогу больше ни ногой.

Рехи кивнул, и остаток дня прошел в молчании. Они тревожно дремали, сетуя на отсутствие хотя бы иллюзорного укрытия: равнину точно омыло гигантской волной, слизавшей с нее и остовы деревьев, и пышные барханы, и ущелья со скалами. Ничего на сотни шагов вокруг — только песок.

Наверняка с башен Бастиона запросто видели, кто подбирается к стенам. Но вместо обороны подпускали поближе. Пустошь застыла в неприятном молчании. Молчание, покой — это смерть. А они нарушали его шелестом своих шагов. И, казалось, не только они.

«Не доверяй опасной дружбе… и чего-то там еще… О чем Эльф твердил? Подсказка про Бастион? Только я уже не помню, почти год прошел. Опасная дружба и ложная слава! Вот! И сказал это лиловый жрец. Но о чем сказал?» — размышлял Рехи. Странно: он привык размышлять, а не только обдумывать планы атаки или побега.

— Вон возле тех холмов должны быть пещеры. Но так мы уходим слишком на запад, — недовольно бормотал Ларт.

А на рассвете, отмеченном все той же тишиной, он встрепенулся и принюхался:

— Опять… Опять, как тогда, в горах. Запах.

— Они близко! — вскочил на ноги Рехи и схватился за костяной меч.

— Они здесь!

Внезапно воздух всколыхнулся и зазвенел. Всего на мгновение. Всего на один короткий миг. Засада. Засада все-таки таилась, но в отдалении, не в самом лагере и не возле дороги. Кто-то шел за странниками от самых гор, кто-то напустил на них ящеров, кто-то позволил ступить на дорогу. Не Митрий ли? Он ведь тоже любил испытывать. Хотя вряд ли, этим свой мерзкий человеческий запах не удавалось скрыть до конца. Они не атаковали открыто, они не показывались, точно пустынные призраки. Ныне оружием им служили подлые тугие луки.

Оперенная стрела летела издалека, но быстро и метко. Рехи видел ее, чувствовал колебание линий вокруг, но не успевал уцепиться за них. Нити выскальзывали и путались, скользкие, еще более мерзкие, чем обычно. И не хватило бы никакой ловкости, чтобы уклониться. Все происходило слишком быстро, в какие-то доли секунды. Полет стрелы, едва уловимый оглушительный гул натянутых черных нитей…

«Вот и все? Вот так и закончится мой путь?» — промелькнула мысль. Хотя нет, даже не мысль, а ощущение холодной и легкой опустошенности: больше никаких Стражей Вселенной, никаких Двенадцатых, Тринадцатых и прочих с их семарглами и великим долгом. Ничего. Наконечник стрелы в сердце — вот и весь ответ. И никакой встречи с Лойэ. За что? Почему все так?

— Рехи!

Голос медленнее стрелы, задушенный, наполненный острой мукой голос. Рехи не понимал, откуда он идет, кто его зовет. Он ожидал острую боль в груди и скорую гибель, темноту, ничто. Но прошел миг и другой, а ничего подобного не происходило.

— Ларт!

Страшное осознание обрушилось резко, оглушающе, как удар плашмя тяжелым двуручным мечом. Даже хуже, во много раз хуже. Сбылись все страшные предчувствия, настолько страшные, что все это время их в слова-то не хотелось облекать, чтоб не привлечь к себе. А они, подлые, все-таки сбылись.

Рехи растерянно стоял посреди лагеря, а перед ним с искаженным лицом застыл Ларт. Его Ларт.

И из живота у него торчала большая стрела, вошедшая до половины древка.

Падая, он прошептал:

— Ведь я обещал, что не дам тебе умереть.

Побелевшие губы тронула его неизменная обезоруживающая улыбка, искаженная страданием. А потом вновь посыпались стрелы, стрелы, стрелы… Или мир раскалывался надвое, как пророчили семарглы. Мир, отраженный в глазах Ларта.

Он умирал. Ларт умирал. Больше ничего не существовало, больше ничто не имело значения. Рана у него на животе бугрилась и распространяла под кожей сетку черных полос. Постепенно они захватывали все большее пространство, да еще вокруг обломанного древка стрелы сочилась кровь пополам с гноем. Вытащить наконечник Ларт не позволял, начиная судорожно взмахивать руками и ногами при малейшей попытке. У Рехи предательски дрожали руки. Да какая разница? Все равно ничего не удалось бы исправить.

— Лучше бы… лучше бы сразу, — бормотал временами Ларт. Рехи не решался домыслить, что именно сразу.

Лучше бы сразу обоих одной стрелой — вот что.

Но не вышло так — ни одной, ни сотнями других. Теперь, по прошествии недолгого времени, в памяти все смешивалось и вспухало, как края раны. Все произошло так быстро, так стремительно, что не удалось отчитаться самому себе.

Их окружили, но так и не показались. Настоящего боя не случилось, ярость вскипела на короткие мгновения лишь затем, чтобы схлынуть сшибающим с ног отчаянием.

Рехи помнил собственный задушенный крик, который он почти не слышал:

— Ларт!

Не звук — клубок всех чувств и стремлений. От него, беззвучного и оглушительного, все внутри взвилось. От этого звука, от этого имени. Других слов не осталось ни в одном известном языке. Но слова не стрелы: они не убивают. А со всех сторон доносились сдавленные неприятные шепотки, едва уловимые, призрачные и пугающие:

— Он не Страж Мира?

— Не Страж?

Кто-то торжествующе провозгласил:

— Мы убили Ларта-людоеда!

И вновь Рехи услышал только это имя и возопил на всю пустошь:

— Нет! Нет!

Первая крылатая смерть поразила Ларта, вонзила жало, а когда за ней хлынул еще десяток, то Рехи уже не помнил себя. Пространство само собой распалось на сотни линий, грязных, омерзительных, тянущихся к Разрушенной Цитадели, как паутина к гнезду. Вновь над ними раскрылся купол, вновь заслонил от неминуемой гибели. Да что ж так поздно в этот раз? Непоправимо поздно.