Мария Токарева - Голод Рехи

— Да, Страж! Страж! — ликовали злые языки, ликовали и безумствовали хуже стаи диких ящеров. Они все еще скрывались между камней, таились где-то в песке, возникали из-под земли. Очевидно, они заманили в ловушку, изрыв пустошь вокруг Бастиона тайными ходами. Тени выпрыгивали из-под барханов и выпускали новые стрелы. А Рехи хватался за линии мира, обжигался, чувствовал, как они выпивают силы, вонзают клыки в ладони, но он держал этот щит. Держал одной рукой, а второй схватил Ларта, который еще с трудом шел сам.

— Бежим! Бежим! — восклицал он, как будто не чувствуя боли.

— Бежим… Беж… Жи… Живи! Живи…

Рехи не понимал тогда, что контроль над треклятыми линиями вернулся к нему опять не к месту, слишком поздно, фатально поздно. Когда Ларт падал, его подхватывали линии, поддерживали, словно наружный скелет. Рехи не понимал, как направил их. Одним лишь слитным усилием всех порывов духа.

Вокруг метался хаос, сердце смерзалось в груди, ноги несли через пустошь, прочь от Бастиона, обратно к пограничной реке. Будто за ней все вернулось бы, сделалось бы прежним. Но сдавленный хрип Ларта, его застывшее гримасой муки лицо напоминало, что уже ничего не исправить, уже ничего не восстановить.

— Я думал, быстрее закончится… Быстрее, — твердил он. Каждый вздох сопровождался либо хрипом, либо кровавой рвотой. Теперь нутро его выкручивалось, принося невыразимые мучения. Рехи от одного взгляда на друга, казалось, впитывал половину его боли. Он сидел рядом и мог только укрывать Ларта своей туникой, но ничто уже не могло согреть метавшееся в агонии тело. Ларт уходил, таял, ускользал, как песок сквозь пальцы, распадался… гнил заживо. И ужас такого конца пробирал Рехи от кончиков пальцев до корней волос. Не удавалось думать ни о себе, ни о Лойэ, ни о Бастионе, ни о каком-то долге перед миром. Пусть разламывается на две половины, если в нем никого не останется.

«Только не это! Не это! Я не могу его потерять! Не могу потерять!» — пульсировала в висках единственная мысль. Все это уже было, было там, на пустоши с гейзерами, но тогда все обошлось, тогда стойко поддерживала неугасимая надежда. Теперь… теперь она иссякала, истлевала. Надежду поразили предательской стрелой, а вместе с ней и смысл существования.

«Что же я… Что же я… проклятый. Я проклятый! Я обречен всех терять!» — молча охал Рехи, держась за голову.

— Ларт, выпей мою кровь, давай, ящер, ты же исцеляешься, — всхлипывал временами Рехи. Ему хотелось плакать от бессилия, но глаза оставались широко открытыми и иссушенными, как пустыня.

— Не могу пить… не надо, — хрипло вздыхал Ларт. И Рехи оставалось только в сокрушенном бессилии торчать у входа в пещеру, ожидая атаку врагов.

Но среди каменных наростов царила давящая мертвенная пустота, как в гробницах древних королей. Все верно, все правильно. Ведь Ларт — король. Нет! Только не об этом, только не о погребениях и смертях!

Рехи издал глухой стон, точно это он умирал. И почему-то именно теперь накатывал весь ужас, все осознание хрупкости тела. Кто и зачем их такими придумал? Зачем такими недолговечными? И почему великие цели вечно обрываются так нелепо и случайно? Рехи не понимал и не знал, о чем думать.

Когда пришел ураган, он не винил себя, даже если наслал его Двенадцатый. Здесь же не великая катастрофа обрушилась, не упало небо, не опалило огнем. Просто стрела. Легкая, почти не опасная. Они-то думали о великом, они-то поверили, что способны изменить мир. Но еще никогда не ощущалось столь остро собственное бессилие отринутого творения перед непреклонной волей бесцельного рока. А впрочем, это все красивые слова, которые и в голове-то взялись, наверное, из-за смешения со снами прошлого. Но даже ругаться в привычной манере не получалось. Все застилала боль, чужая боль, нет, не чужая, а больше, чем своя — боль Ларта.

— Ну давай попробуем вытащить, а? — уговаривал временами Рехи, неумело ощупывая края раны. Вокруг стрелы взбухал вулкан из черневших тканей. Сколько уже прошло времени, он не знал, но с каждым часом выглядело все это хуже и хуже.

— Не трогай, не мучай. Просто останься рядом, — едва слышно выдыхал Ларт, а потом хрипел: — И потом… Потом иди дальше!

Его душил кашель, лицо покрылось землистой бледностью, а вокруг глаз в прожилках лопнувших сосудов алели пугающие темные круги. Это лицо… В нем почти не узнавался прежний Ларт, сквозь привычные черты проступала уродующая маска смерти. Снять бы ее, отогнать наваждение. Да если бы все так просто. В этой беде не помогали даже линии мира, вернее, они больше вообще не появлялись. Предатели. А ведь помогли выбраться, не дали погибнуть им сразу.

Сначала Рехи бежал вдоль реки, таща на себе почти бесчувственного друга, потом в попытке запутать следы кинулся в воду. И поплыл, волоча на себе Ларта. Тогда он не задумался и не обрадовался новому умению. На что оно? На что все? На что этот путь!

Лучше бы они остались там, в горах, в отвоеванной пещере мятежных полукровок. Хотя там ждала голодная смерть, а с другой стороны гор разверзся новый разлом. Рехи смутно подозревал, что в той стороне вскоре исчезнут все уцелевшие поселения. Не просто же так последнее время с неба крупными хлопьями падал пепел.

Он все падал и падал, казалось, намереваясь замести двух затерянных странников, укрывшихся в пещере. Из-за него Ларт все чаще кашлял, задыхаясь. Иногда он приподнимался, но лишь затем, чтобы судорожно вцепиться в тунику Рехи или до боли сжать его руку. Он все еще цеплялся за жизнь, словно видя в Рехи спасительный якорь. Якорь… В пустыне? На что? Якорь в пустыне никого не спасет, а море ушло навеки. Опять чужие мысли, чужие сравнения. Все чужое. А Ларт его, только его. И обреченный… Почему? Почему всегда так?

Рехи хотелось содрать с себя кожу, кинуть ее в огонь и сжечь, чтобы возродиться кем-то новым, в другом времени, в другом мире. Лишь бы с Лартом и Лойэ рядом. Все остальные мало интересовали, не хотел он спасать вот такой мир. Спасать тех, кто убил Ларта. Таким глупым самопожертвованием не отличался даже лиловый жрец из «доброго» прошлого.

«Лойэ тоже не уцелела, нет, Лойэ тоже мертва!» — возникала навязчивая мысль, которая окончательно сводила с ума. Воспоминания о рое стрел, об этих безумных воинах Бастиона не позволяли надеяться на лучшее. «Секта, там была секта. Он предупреждал! Зачем? Зачем мы шли туда?» — ненавидел себя Рехи. Он мерял шагами пещеру, вспоминая, как недавно вступил в бой с несколькими врагами. У них оказались стальные клинки, а он перехватил меч Ларта и разил им с удвоенной силой, сплетая металл с шипящими клубками линий.

— Да! Это Страж! Это наш Страж! — кричали противники, когда острие пробивало ржавые доспехи. Они падали, и расплавлялась сталь брони. Как будто не понимая, что умирают, они улыбались и ликовали: