Надин Брандес - Романовы [litres]

– Отдай матрешку.

Я покачала головой еще до того, как прозвучал приказ. Я отказалась бы от любого заклинания, которое он хотел, лишь бы обезопасить Алексея. Но эта магия – единственный способ исцелить брата. Даже если я сдамся, Юровский убьет нас.

– Я не стану просить дважды. – Комендант шагнул влево и выстрелил. Алексей дернулся и замер.

Я закричала. Юровский снова выстрелил ему в живот.

Я закрыла брата собой.

– Нет! Нет, нет, нет!

– Отдай мне матрешку! – закричал Юровский, размахивая пистолетом.

Я была слишком занята, пытаясь остановить кровотечение из отверстий от пуль в животе Алексея, чтобы волноваться, выстрелит ли комендант мне в спину.

– Алексей! Алексей ! – Я мечтала упасть. Отключиться. Но за паникой, захлестнувшей все мое существо, таилась спокойная логика, так часто направлявшая мою жизнь. Мысли пронеслись в мозгу стремительно, но упорядоченно, словно остановилось время.

Единственный выход – добраться до Дочкина. И единственный способ сделать это – воспользоваться крошечной сияющей матрешкой, которую я уронила. Она лежала, наполовину скрытая листьями, возле уха Алексея, и звала меня. Романова. Романова. Романова.

Шва по-прежнему не было. Слово не появилось. Но наконец наступила ясность.

Я медленно протянула окровавленную руку к гладкой игрушке и обхватила ее пальцами, словно хватаясь за последнюю надежду.

– Отдай ему игрушку, Настя. – Голос Заша пронизал лесную тьму, принося с собой холодную тишину.

– Н… Нет… – стонал Алексей рядом со мной, укрытый окровавленным одеялом.

Я еще крепче сжала матрешку. Так вот оно что. Вернулся Юровский – главный претендент на верность Заша. И Заш выбрал именно его. Снова.

Мы всегда будем по разные стороны.

– Отдай ему! – заорал Заш.

– Нет! – Я свернулась калачиком, склонившись над телом Алексея. Укрытая собственной тенью, сунула маленькую игрушку в рот. На вкус она оказалась металлической и соленой от крови. Еще чувствовался… яркий огонь магии. Подавив тошноту, я заставила себя проглотить ее. Фигурка помчалась вниз, оставив на моем языке заклинание.

Юровский взвел курок пистолета, но Заш шагнул ко мне и отвел мои руки.

– Отдай ему, или тебя застрелят!

Неужели он не понимает, что Юровский все равно нас убьет?

Но тут Заш выхватил из моего рукава большую матрешку – пустую оболочку от последнего заклинания – и швырнул ее в сторону Юровского. В шуме, издаваемом бросившимся за ней комендантом, Заш прошептал:

– Пора.

Он не предавал меня. Он воспользовался предлогом, чтобы приблизиться ко мне. Вцепиться в мои пальцы, когда я использую новое заклинание. Что бы оно ни сотворило, это случится с нами всеми.

Он взял меня за левую руку, а я вцепилась в Алексея правой. Но Джой все еще стояла на страже над головой Алексея, а свободных рук у меня не осталось.

– Заш, – выдохнула я, – Джой.

К этому моменту Юровский уже вскрыл игрушечную оболочку и обнаружил, что она пуста.

– Не так быстро, – проворчал он.

Заш схватил Джой за ухо как раз в тот момент, когда Юровский рванулся вперед.

Раздались выстрелы, и боль взорвалась в моей шее.

Обливаясь кровью брата, я выкрикнула последнее заклинание.

Имя.

– Дочкин !

Мир вокруг нас растворился.

Мы падали. Парили. Я кружилась в темноте, и все, что могла – вцепиться в Алексея и Заша. Сначала я ощутила себя тонкой и невесомой, затем – тяжелой и вялой, а потом, наконец, пришла в равновесие. Вращение прекратилось. И я моргнула, возвращая миру краски.

Яркая зелень, мерцающая синева, поразительный солнечный свет.

Мы, как и раньше, находились среди деревьев, но уже не в дикой чащобе.

Мы очутились в цветущем саду с подстриженной травой, сплетенными розовыми кустами и выложенным камнем ручьем, вьющимся по земле. Гравий впивался в колени. Алексей лежал на траве передо мной, а Джой пьяно покачивалась, прижимаясь к его распухшей голове. Мои ладони лежали поверх груди брата, а кровь его просачивалась между камней.

Заш за моей спиной сцепился с другим существом – разъяренным большевиком.

Юровский здесь.

Зашу нужна помощь. Но лишь одна песнь крови, разлившейся вокруг моих коленей, звучала громче остальных: Романовы. Романовы. Романовы.

Алексей лежал белее снега. Мир вокруг меня погрузился в тишину. Сквозь пелену паники я увидела гравийную дорожку, ведущую к резному деревянному дому, и поняла, где мы находимся – не потому что узнала, а потому что произнесенное заклинание вплело ответ в мой мозг.

Дом Дочкина. Он здесь. Мы здесь.

– Настя! – прохрипел сзади Заш. Я развернулась, наполовину поднявшись на ноги, и только тогда расслышала напряженное: – Отнеси его… к Дочкину.

Так, оборванной веревкой, развязался конфликт между желанием помочь Зашу и спасением брата. Я подхватила Алексея дрожащими руками, от крови они стали скользкими. Дыхания не ощущалось.

Хотя он вряд ли был тяжелее рюкзака, оттягивавшего мои плечи в последние дни, когда я поднялась, колени подогнулись. Ребра прострелила острая боль. Я шла, спотыкаясь на гравии, мелкие камешки застревали в изношенных ботинках, царапая нежную кожу.

Подойдя к двери, я взвалила брата на плечо и подняла щеколду. Прежде чем войти, оглянулась. Заш лежал на земле, зажав в кулаке охотничий нож, а Юровский навалился сверху.

Господи, помоги ему.

Я вошла в дом.

– Помогите! – внезапно очутившись в сумраке, я моргнула, чтобы привыкли глаза. – Помогите! Помогите! Пожалуйста, Василий Дочкин!

Первое, на что я обратила внимание – кровать в противоположном конце комнаты, с наброшенным поверх нее лоскутным одеялом. Я сделала к ней два шага, и ноги подкосились. Я грохнулась на деревянный пол, крепко прижимая к себе Алексея, оберегая его от удара.

Но внезапно он стал невесомым. Обветренные стариковские руки подхватили брата и перенесли на кровать. Я увидела длинные усы и лысую голову. Рыдания застряли в горле.

– Спасите его… прошу, – прижав ладони к груди, я уставилась на кровь – жизнь, вытекающую из моего брата. С одеяла закапало на деревянный пол.

Дочкин склонился над Алексеем, разрывая его мундир – пуговицы летели во все стороны.

– Подойди и прижми рану.

Я вскочила на ноги через несколько секунд после того, как прозвучало слово подойди . Прижала ладони к пузырящейся алой ране, зиявшей в животе Алексея. Едва я закрыла отверстие, Дочкин бросился на кухню.

В его просторном доме была лишь одна комната. Справа от меня – что-то вроде кухни, заваленной объедками, бутылками с чернилами, кусками пергамента. Окно с двойной рамой распахнуто настежь, птицы клюют рассыпанные по подоконнику зерна, прыгают в дом, летают вокруг балок под потолком.