Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Она кладет свою книгу на ближайшую бутылку вина, обложкой вверх, чтобы не потерять страницу, и сверху вниз смотрит на Закери.

– Как сообщают, в здании во время пожара никого не было, – продолжает она. – Хотелось бы мне знать, где сейчас Аллегра, прежде чем отправить тебя обратно, – ну, если ты, конечно, не возражаешь.

Закери думает, что вряд ли это что-нибудь значит, возражает он или нет, и с новой остротой сознает, что ему совсем не хочется спешить на поверхность.

– Кто такая Королева пчел? – спрашивает он.

Мирабель отвечает вопросительным взглядом, в достаточной мере вопросительным, чтобы он уверился в том, что не она – автор записки в стихах, а потом пожимает плечами и указывает на нечто, что находится позади него.

Закери оборачивается. Там стоят длинные деревянные столы со скамейками, пристроенные между стеллажей с вином, а в стенах еще несколько оконных ниш, и в самую большую из них вставлен портрет в массивной раме, на который указывает Мирабель.

Это портрет женщины в винно-красном платье с глубоким вырезом, в одной руке гранат, а в другой – меч. Фоном ей служит текстурированная темнота, а свет исходит от собственно фигуры. То, как она высвечивается из тени, напоминает полотна Рембрандта. Вокруг головы столь плотный пчелиный рой, что лица не разглядеть. Несколько пчел роятся ниже, обследуя гранат.

– И кто же это? – спрашивает Закери.

– Знаю столько же, сколько ты. Но что-то в ней есть от Персефоны.

– Владычицы Преисподней, – подхватывает Закери, глядя на картину и ломая голову, как же отдать ей ключи. Вот если бы по гранату была написана замочная скважина, тогда это было бы и по делу, и утонченно.

– А ты много читал, Эзра, – замечает Мирабель, соскальзывая со своего насеста.

– Я мифов много читал, – уточняет Закери. – Мальчиком я думал, что Геката, Изида и всякие африканские ориши – это приятельницы моей мамы, такие же, как обычные люди. И, пожалуй, так оно и было. И все еще есть. Никакой разницы.

Мирабель вынимает из ведерка со льдом бутылку шампанского. Приглашающе поднимает ее перед собой.

– Да я скорей по коктейлям, – говорит Закери, разделяя, впрочем, то мнение, что шипучие вина годятся для любого времени дня, и вообще замашки Мирабель ему по сердцу.

– На что подсел? – спрашивает Мирабель, наполняя свой бокал. – Я ведь должна тебе выпивку, танец и наверняка что-то еще.

– Подсел? На “сайдкар”, без сахара, – рассеянно говорит Закери, рассматривая колоду карт, которая лежит рядом с шампанским.

Мирабель скользит к стене по другую сторону от портрета, шлейф платья струится за ней. Она стучит, стенка отодвигается, открывая спрятанный за нею подъемник.

Закери возвращается к картам.

– Это твои? – спрашивает он.

– Да я в основном тасую их машинально, – отвечает она. – Странно еще, что их тут, внизу, так мало, это ведь элементы историй, которые можно складывать так и сяк.

Закери вынимает из колоды одну карту, переворачивает ее, ожидая увидеть что-то знакомое типа таро, но рисунок его удивляет: это черно-белая анатомическая схема, окруженная живым вихрем акварельной крови.

Легкое.

Заголовок соответствует иллюстрации: это и впрямь одно легкое, не два, и акварельная кровь зримо течет, циркулирует, вливаясь в легкое и снова из него выливаясь.

Закери кладет карту поверх колоды.

Звякает подъемник, который прибыл с заказом. Закери, вздрогнув, оглядывается на звук.

– Твоя мама гадает по картам? – спрашивает Мирабель, поднося ему охлажденный коктейльный бокал с заметно чистым, без сахара, краешком.

– Случается, – говорит он. – Люди этого ждут, так что она да, карты раскладывает, но в основном дает подержать предметы и считывает с них впечатления. Это называется психометрия.

– Исчисление души.

– Ну да, душемер, если перевести буквально.

Закери пригубливает коктейль. Вне всякого сомнения, это лучший “сайдкар”, который он в жизни пробовал, и остается удивляться тому, что совершенство может вызывать такую тревогу.

– Кухня – бармен, миксолог самого высокого класса, – комментирует Мирабель, следя за тем, как меняется выражение лица Закери. – Я уже говорила, Эзра, нам следует залечь на дно, и это не фигура речи. Не вздумай сказать мне, что ты не можешь найти, чем себя занять, или кем, если на то пошло. – Закери не успевает открыть рот, чтобы возразить, как Мирабель продолжает: – И только подумать, что если бы ты взял другую библиотечную книгу, тебя бы сейчас здесь не было! Как все-таки жаль, что ты ее потерял.

– Нет! – восклицает Закери. – Представь, оказывается, все это время она была у меня. Дориан успел сунуть ее мне в карман пальто. – Он достает из сумки “Сладостные печали” и подает книгу Мирабель. – Не скажешь, откуда она взялась?

– Может быть, из Архива, – говорит та, перелистывая страницы. – Точней не знаю, только служители имеют туда доступ. Райм могла бы знать, но вряд ли поделится, она всерьез приняла свой обет.

– Кто это написал? – спрашивает Закери. – И почему там я?

– Если книга из Архива, то написана здесь. Но, говорят, сведения, которые хранятся в Архиве, не всегда хронологически безупречны. Должно быть, кто-то взял ее и вынес наверх. Может, как раз поэтому Аллегра так за нею гоняется: ей нравится все держать под замком.

– Значит, вот чем она занимается, старается все запереть?

– Ну, она думает, что запереть – значит обезопасить.

– Обезопасить от чего? – спрашивает Закери.

Мирабель пожимает плечами.

– От людей? От прогресса? От времени? Не знаю. Но она преуспела бы в этом, кабы не я. Когда-то давно вход был только через реальные двери, и она позакрывала их – уйму, прежде чем я сообразила, что могу рисовать новые, так что теперь она пытается закрыть и эти тоже. Закрыть и тем самым уберечь от беды.

– Она толковала о яйцах и о том, чтобы не дать им разбиться.

– Разбившись, яйцо становится чем-то большим, чем было до того, – поразмыслив, говорит Мирабель. – И что такое яйцо как не нечто, ждущее, чтобы его разбили?

– Думаю, яйцо – это метафора.

– Не приготовить омлет, не разбив нескольких метафор, – усмехается Мирабель и, захлопнув “Сладостные печали”, возвращает книжку Закери. – Даже если она из Архива, ты можешь оставить ее у себя, пока находишься здесь, внизу. Думаю, Райм возражать не будет.

Тут она отворачивается, чтобы долить себе вина, и Закери замечает, что число цепочек на ее шее пополнилось.

В три ряда цепочки с подвесками – золотой меч вроде того, что висит у него самого, и еще ключ и пчела.

– Скажи, пожалуйста, это ожерелье – из золота? – спрашивает он, показав, о чем он. Мирабель, с любопытством на него глянув, переводит взгляд на ключ.

– Думаю, да. Или как минимум позолочено.