Стивен Эриксон - Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

Ее ждало богатство. Изысканные яства. Шелка и празднества. И дети, наверное, которые сделают нечто... нечто долгожданное, там, в конце дней.

- Это не история! - вскрикнула Огла Гуш.

- Я лишь начала, дитя...

- А по мне, пора заканчивать, и не зови меня дитем, я не дитя. - Тут она поглядела на Ниффи, ища подтверждения, однако тот задумчиво глядел на Пурсу, будто пытаясь нечто понять.

Пурса Эрундино продолжила, но взгляд ее, обращенный в костер, стал унылым. - Бывают странствия, не требующие делать ни одного шага. Это не путь сквозь загадочные земли. Бывают странствия, в которых тени комнаты кажутся страшнее чужедальних чудищ, а отражение в зеркале наводит жуть. Самые смелые и стойкие друзья не встанут с вами рядом. Это одинокое дело. Ее любили многие, о да. Ее желали ради красоты, но сама она не видела своей красоты. Она не любила ту женщину, которой была. Может ли мякоть плода восхищаться красотой кожицы? Может ли вообще понять эту красоту?

- У плодов нет глаз, - закатила глаза Огла. - Глупости. Не бывает странствий без горных перевалов и опасных бродов, огров и демонов и волков, и еще летучих мышек. И должны там быть друзья героя, которые идут вместе и дерутся за него, всё такое, и попадают в переделки, и герою приходится их спасать. Все это знают.

- Огла Гуш, - сказал Апто Канавалиан (он как раз вытащил последние иглы кактусов из затылка), - вежливо просим тебя заткнуть бесполезную дырку на лице. Пурса Эрундино, просим вас продолжать.

Пока Огла разевала рот, мямлила и моргала, будто припадочная сова, Стек Маринд вернулся, чтобы подбросить дров в костер; мне подумалось, что когда суровый, мрачный бродяга собирает валежник, дела идут вполне сносно. Впрочем, в любой момент от него может потребоваться выполнение более важных дел и опасных заданий. Рано или поздно. Надеюсь, поздно.

- Однажды она встанет у поручней балкона над каналом, внизу узкие ладьи будут перевозить людей и товары. Бабочки взлетят в теплый воздух, окутав ее, будто облако звука. - Она неведомо почему прервалась, глубоко вздыхая. - Пусть все, кому доведется поднять взоры, увидят на балконе влекущую деву, нет, искусную скульптуру ... но в душе ее будет вестись война. Там будет боль и страдание, гибель от незримого врага, умеющего подрубать ноги любому разумному доводу, любому надежному уверению. Тьма полнится стонами и плачем, и горизонт не сулит зари, ибо ночь та бесконечна и война беспощадна.

Целая жизнь, скажет она, чтобы истекать кровью. Есть румяна против бледности, можно закрасить пепельные щеки, но глаза не скроешь. В ее взгляде вы узрите два тоннеля на поле боя, в мрачное место, где не найти красоты и любви.

Костер пожирал дрова, кашляя дымом. Все молчали. Зеркало, мутное, все же остается зеркалом.

- Скажи она единое слово, - пробормотал кто-то (не я ли сам?), - тысяча героев ринулись бы на помощь. Тысячи троп любви увели бы ее из того места.

- Та, что не любит себя, не может дарить любви, - отвечала она. - Так было с этой женщиной. Но сердце ее знало, что войне придет конец. Пожиратель внутри, рано или поздно, прорвет когтями и зубами путь наружу. Красота исчезнет. Гниль распространяется изнутри. Отчаяние ее нарастало. Что можно сделать? Куда ей пойти? Было, конечно же, - тут ее взгляд непроизвольно коснулся чаши в руках, - сладкое забвение, всяческие маски, способы ухода, вино, дым и прочее - очередные пути упадка, стоит лишь привыкнуть к вони. Затем начнет распадаться тело. Слабость, болезни, мигрени, лень. Смерть манит, и вам становится понятным: душа уже умерла.

- Моя госпожа, - встрял Тулгорд Мудрый, - в вашей истории требуется рыцарь, приверженец благородства. Славная дама в великой беде, и...

- Два рыцаря! - крикнул Арпо Снисходительный, хотя рвение его отдавало некоторой фальшью.

Тулгорд хмыкнул. - В сказке бывает один рыцарь. Второй рыцарь - уже не то.

- Могут быть и два! Кто сказал, что нет?

- Я. Я сказал. Впрочем, готов допустить двоих. Один настоящий, второй - так себе.

Лицо Арпо покраснело и заблестело, словно он наелся огня. - Я не так себе! А ты...

- Разрублю тебя пополам, и будет два в одном.

- Разруби, и мы нападем на тебя разом! Покрутишься тогда!

Молчание бывает всякое, и это вышло конфузливым. Так случается после заявлений, вроде бы совсем бессмысленных, но наделенных особенной логикой. Последовавшая интерлюдия была заполнена хмурыми взорами, насупленными лбами и подмигиваниями.

Пурса Эрундино продолжила: - Она верила, что боги вложили искру в каждую душу, в самый центр духа. Искра может пылать вечно или, на более пристрастный взгляд, угасать вместе с плотью, едва отлетит последний вздох. Склонности влекли ее ко второму предположению. Приходилось спешить, ибо уже видно было истинное воздаяние. Если мы есть то, что есть, и ничего более, то все ценное лежит в смертных нуждах, в этой жизни.

- Значит, детей у нее не было, - буркнул Апто.

- Можно ли передать красоту? Нет, она не имела мужа, не приняла чье-то семя. Лишь в уме состарилась она, видя близким далекий конец. Десять лет как сто лет, сто лет как миг. И она решилась на странствие в поисках искры. Можно ли очистить ее, разжечь так ярко, что сгорят все пороки? Она увидит, если сможет.

Но что это за странствие? Достойны ли описания пейзажи той страны? - Тут ее глаза, бездонные тоннели, впились в меня. - Не соизволите ли, добрый господин, собрать подмостки для моей бедной сказки?

- Буду польщен, - сказал я со всем смирением. - Вообразите обширную равнину, неровную и полную камней. Лишенную воды и зверей. Она странствует одна, но в компании, чужая среди чужих. Хранит все в себе, за завесами скрытности, и ее, как и прочих, ждет река, быстрый поток жизни и благословений. На безмятежных берегах ждет воздаяние. Но до него далеко, и тяготы пути велики. Кто же идет с ней рядом? Да, там есть два рыцаря, поклявшиеся очистить мир от нечестия. Точнее, от двух персон, гнусных колдунов, знатоков темнейшей магии. Там идут пилигримы, искатели благословения бездеятельного бога, и едет карета, в которой тоже кто-то таится, лицо или даже два лица, и никто еще не видел их...

- Постой! - зарычал Стек Маринд, возникая в сумерках, арбалет заряжен и лежит на руке. - Видите, как лицо славной женщины побелело? Вы подошли слишком близко, сир, и мне это не по нраву.

Мастер Амбертрошин зажег трубку.

- Воображение слабовато, - бросил Нафти Гам. - Позвольте мне, леди Эрундино. Ее родное селение, малое владение на берегах скалистого фьорда. За пастбищами ее отца, короля, густой лес заполоняет склоны гор, и там в глубокой пещера спит драконица, сон ее беспокоен, ибо отложено яйцо, одно, огромного размера. Столь тверда его оболочка, что дитя внутри смогло лишь пробить дыры для лап, прогрызать оболочку зубами, получив смутный обзор вперед. Увы и ах, монстр в яйце вылез из пещеры и мчится среди черных дерев, перепуганный и потому особо опасный.