Алан Прог - Книга Пророков

— Слышишь? — прошептал священник. — Ты взбудоражил пол-леса. Это скверно, сын мой. Мы должны соблюдать осторожность.

Паркинс с ненавистью посмотрел на начальника стражи и выпалил:

— Вы одержимы бесом, командир, вот что я вам скажу. Должно быть, вы плохо служите вашему богу, если с вами случаются такие припадки. Неужели вы кидаетесь на каждого, кто ставит под сомнение ваши выводы и идеи.

Молодой человек все больше и больше удивлял Дигра. «Умен, несомненно умен, — думал метс, — и этот язык…» Вулли то и дело переходил от языка лавочников и торговцев, который был распространен в Нагрокалисе, к наречию служителей Аббатства, который был доступен не многим. «Странный парнишка, надо будет к нему присмотреться.» В глазах священника сверкнули озорные искорки:

— Видишь ли, я всего лишь хотел прояснить тебе твое заблуждение.

— Под угрозой насилия я готов отказаться от любого из своих убеждений, — потер шею Паркинс. — И если ваши аргументы основаны лишь на грубой силе, можете считать, что вы меня переубедили.

— Ну, что ты, малыш, — улыбнулся священник, — неужели я похож на человека, который пользуется подобными методами?

— Честно говоря, да! — хмыкнул Паркинс. — Впрочем… Мне любопытно, что же вы все-таки хотели доказать своей выходкой?

— Я хотел сказать, — смутился священник, — что, если бы ты оказался моей галлюцинацией, то, конечно же, не ощутил бы боли. Ты ведь действительно ее испытываешь, Вулли?

— Еще бы, — Паркинс потер ушибленный бок, — вы постарались на славу. Боль-то я испытываю, но ваше утверждение спорно во всех отношениях.

У Дигра вдруг засосало под ложечкой. Исподволь в сознание его вторглась мысль, странная, но одновременно и логичная. Избранный ! Этот несуразный толстяк избран. Иначе как объяснить, что простой парень, родившийся в провинциальном городке, рассуждает, словно умудренный сединами священник. Кроме того, о рождении Спасителя говорится в Священной Книге: «И явится великий телом и духом, и дано Ему будет Знание, и сломит Он силы зла. И воцарится царствие Господне на земле. И расцветут сады плодоносные там, где пепел и кровь. И каждый зверь, большой и малый, станет подобен в кротости своей агнцу…» Священник с трудом удержался от того, чтобы упасть на колени. Осенив себя троекратно крестным знамением и двенадцать раз — по числу апостолов — поцеловав крест, он наконец совладал с поющей душой. Взяв себя в руки, он как можно спокойнее произнес:

— Отчего ты считаешь мое утверждение спорным, сын мой?

— Видите ли, командир, — засмеялся Паркинс, — существует великое множество парадоксов, над которыми бились воистину одаренные умы, но так и не сумели разрешить.

— Мне известно об этом, сын мой.

— Тогда вы, несомненно, согласитесь, Пер Дигр, что вы вторглись во владение одного из них. Вопрос о том, испытываю ли я боль, может быть разрешен только в том случае, если принять, что я существую сам по себе, а не только в вашем сознании, командир. Я могу сказать, командир: «Да, мне больно», — или: «Нет, мне не больно». Но что значит мое утверждение для вас? Если вы принимаете его, то, значит, соглашаетесь с фактом моего существования. Но сам факт моего существования недоказуем, ибо я могу являться всего лишь вашей фантазией. Таким образом, вы ничего не доказали своим, в высшем степени гнусным экспериментом…

Вулли запнулся и удивленно воззрился на священника — и было отчего. Смуглое лицо Пера Дигра приняло оттенок переспелого помидора, на лбу священника блестели капли пота.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил киллмен.

— Ле… Вулли, — после короткой заминки ответил паренек.

— Не знаю, что тебе и сказать, — пробормотал священник, усмехнувшись про себя, — официальная точка зрения…

— Не будем пускаться в вопросы теологии, — примирительно сказал Подъедало, — уже совсем стемнело. Мне кажется, пора бы нам вернуться.

Начальник стражи облегченно вздохнул, несколько успокаиваясь. То, что этот вечно голодный сын ремесленника не способен сразу вспомнить собственное имя, свидетельствовало о том, что его устами говорил кто-то другой. Причем делал это настолько умело, что юноша и сам не замечал вмешательства в свой разум. Разгромленный Дом, разумеется, не погиб, а лишь затаился. Теперь он надолго оставит попытки вступать в ментальные схватки с людьми, да еще потратит пару лет на то, чтобы восстановить погибшую плоть. Значит, со священником говорил не он. Слугам Нечистого тоже ни к чему затевать философские споры. Оставался… Солайтер. Великий и таинственный Солайтер, который в последнее время почему-то стал проявлять повышенный интерес к его скромной персоне.

Киллмен устало мотнул головой, и они отправились к месту стоянки. Священника одолевали сомнения: почему Солайтер раз за разом начинает с ним разговоры, дает советы? Или Паркинс действительно тот, о ком изречено в Священной Книге?

Сомнения эти имели под собой веское основание. Дет двадцать назад — а Паркинсу как раз на днях исполнилось двадцать — через здешние места проезжал сам Пер Дистин Иеро. Если предположить, что мать Паркинса оказалась его близкой знакомой… То тогда интеллект паренька можно объяснить и без вмешательства потусторонних сил… Хотя… Всевышний всегда изъявляет свою волю через людей, и тот факт, что интеллект передался Паркинсу по наследству, еще ничего не доказывает. Ох уж эта диалектика…

Ночь укутала Тайг черным саваном. Наступило время хищников и сов. Дигр знал, что в темноте бурлит жизнь. Миллионы самых причудливых существ преследуют, прячутся, уходят от погони, пожирают. Рой различил отвратительно тонкий голос острозубого суслика и поморщился: тварь наверняка прикончит какое-то несчастное животное.

Святой отец не ошибся — вслед за писком раздался ужасающий хрип, к которому примешивалось какое-то клокотание, отдаленно напоминающее хрюканье. «Должно быть, мерзкий вампир закусил диким кабаном. Бедная хрюшка!»

Острозубые суслики появились в результате ужасной мутации, которая прокатилась по планете, подобно чуме. Произошло это около десяти лет назад. Ученые Аббатства считали, что катализатором послужили эксперименты, проводимые в подземных лабораториях Темного Братства.

В результате мутации пострадали мелкие грызуны, но не повсеместно, а лишь там, где имелись глиноземистые почвы. Должно быть, в земле вырабатывалось некое вещество, которое было необходимо Природе для изменения генов.

Безобидные прежде суслики превратились в сущие исчадия ада. Теперь они достигали в высоту до трех локтей и обладали невероятно сильными нижними челюстями, снабженными парой внушительных клыков. Задние лапы уродов были прекрасно развиты и позволяли им совершать высокие и длинные прыжки, передние же великолепно подходили для свежевания добычи — отточенные когти были способны разодрать в клочья самую крепкую шкуру. Ко всему прочему, острозубые суслики убивали добычу весьма изощренным способом: как правило, жертве прокусывалось горло, после чего из еще живого животного высасывалась вся кровь. Мясо добычи суслик-мутант, как правило, утаскивал в нору, где оно зарывалось в землю, и только после того, как плоть трупа становилась достаточно мягкой (о чем безошибочно свидетельствовал тошнотворный запах), она извлекалась из захоронения и с неизменным аппетитом пожиралась.