Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

За окном комнаты Город Пламм погрузился в сладкое вечернее оцепенение, которое охватывает жителей в тихий час между ужином и ночью. За краем города шелестело Амариканское море, омывая просмоленные борта кораблей и скалистые острова, а его соленые ветра проникали через двери под другие небеса, и десять тысяч миров плясали в сумеречном танце. Но впервые в жизни ни Ади, ни Йулю не было дела до этих миров, потому что их личная вселенная сузилась до койки на втором этаже домика прачки в Городе Пламм. Они вышли из комнаты лишь через несколько дней.

Теперь, когда мы убедились, что истинная любовь существует, пришло время рассмотреть ее природу. Сама по себе она не является событием, как уверяют нас поэты; она не случается, она просто есть – и всегда была. Люди не влюбляются, они открывают любовь.

Именно этими археологическими изысканиями занимались Ади и Йуль в те дни, что они провели в домике прачки. Сперва они познавали любовь через странный и чудесный язык тела: через кожу, пахнущую корицей, розоватые следы, оставленные мятыми простынями, дельты вен на тыльной стороне рук. Для Йуля это был совершенно незнакомый язык, Ади же думала, что знала его, но теперь переучивала заново.

Но вскоре пространство между ними начала заполнять обычная речь. Душными вечерами и прохладными ночами они пересказывали друг другу истории длиной в двенадцать лет. Ади начала первой, и ее рассказ оказался волнующей сказкой о путешествиях на поезде звездными ночами и долгих пеших походах, о том, как она уходила и возвращалась, о дверях, которые прятались в сумерках, слегка приоткрытые. Йуль почувствовал, как руки сами тянутся к перу, как будто Ади была ожившим свитком из архивов, который нужно задокументировать, пока он не исчез.

Она закончила рассказом о горе Сильверхилс и о двери в море и рассмеялась, когда Йуль попытался вытянуть из нее подробности, даты и уточнения.

– Такой ерундой можно только испортить хорошую байку. Нет уж, уволь. Тебе не кажется, что пришла твоя очередь делиться своей историей?

Йуль лежал на животе на прохладном каменном полу, запутавшись ногами в простынях и перепачкав руки чернилами.

– Мне кажется, что моя история – это твоя история, – пожал плечами он.

– О чем ты?

– Я о том, что… Тот день в поле изменил меня не меньше, чем тебя. Мы оба всю жизнь гонялись за тайнами дверей по следам легенд и мифов, верно? – Йуль положил голову на руки и посмотрел снизу вверх на койку, где лежала Ади во всем своем золотистом великолепии. – С той только разницей, что я больше времени провел в библиотеках.

Он рассказал ей о своем детстве, полном грез, и юности, полной упорного труда, о своих научных публикациях (в которых он никогда не заявлял о существовании дверей и представлял их как мифологический конструкт, из которого можно почерпнуть много сведений об общественных явлениях) и о своем стремлении раскрыть истинную природу дверей между мирами.

– И что же ты выяснил, Джулиан? – Ему нравилось, как она произносит его имя: такое слитное, непривычное звучание.

– Кое-что выяснил. – Он указал на многотомное «Сравнительное исследование проходов, порталов и дверей в мировой мифологии», которое стопками лежало на столе. – Но этого мало.

Она встала и наклонилась над столом, рассматривая угловатые очертания иностранных слов на страницах. Ее кожа казалась причудливо пестрой: где-то молочно-белая, а где-то покрытая темными веснушками.

– Я знаю только, что есть такие места – что-то вроде потертостей на ткани мира, которые просто так не увидишь, если не смотреть по-особенному, – через которые можно попасть в совсем другое место. В самые разные другие места, и в некоторых из них полно волшебства. И они все время подтекают, так что их можно найти, если идти вслед за историями. Что можешь добавить?

Неужели, подумал Йуль, все ученые посвящают свою жизнь поиску ответов, которые простые люди давно нашли просто так, мимоходом? И что ему теперь делать – злиться или радоваться? Он подозревал, что Ади будет частенько вызывать у него и то и другое чувство, причем одновременно.

– Не так уж много, – сухо отозвался Йуль. – Существуют эти, как ты их называешь, потертости, где один мир перетекает в другой. Но мне пришло в голову, что эта утечка зачем-то нужна. Жизненно необходима. Двери, – объяснил он, – это перемены, а перемены – это опасная необходимость. Двери – это революции и восстания, неясности и загадки, ось, вокруг которой может вращаться целый мир. Они начало и конец каждой правдивой истории, пути, ведущие к приключениям, к безумию и даже, – здесь он улыбнулся, – к любви. Без дверей миры погрузились бы в застой, окаменели и лишились историй.

Он закончил с серьезностью истинного ученого:

– Но я не знаю, откуда изначально взялись двери. Они существовали всегда или их кто-то создал? И если да, то кто и как? Попытка создать такую трещину между мирами может стоить словотворцу жизни! Впрочем, может, и нет, если миры уже и так находятся близко друг к другу. Может, это все равно что отодвинуть шторку или открыть окно. Но для начала придется убедить словотворца, что это в принципе возможно, и я сомневаюсь…

– Почему тебе так важно, откуда они взялись? – Пока он говорил, Ади легла рядом, глядя на него одновременно восхищенно и насмешливо.

– Потому что они такие хрупкие. Их так легко закрыть. И если их можно разрушить, но нельзя создать, то со временем их будет все меньше и меньше, верно? Эта мысль… преследовала меня. Я боялся, что так никогда тебя и не найду. – Тяжесть двенадцати лет бесплодных поисков вдруг навалилась на них обоих.

Ади закинула руку и ногу ему на спину.

– Это уже не имеет значения. Я все равно тебя нашла, и отныне между нами больше не будет никаких закрытых дверей. – Она произнесла это с таким пылом и бесстрашием, что вдруг стала похожа на рычащую тигрицу. И Йуль ей поверил.

Прошло еще несколько дней, прежде чем Йуль и Ади смогли просто спокойно лежать рядом на кровати, не испытывая лихорадочного желания снова и снова узнавать друг друга. Вдвоем они наконец определили приблизительные очертания любви и теперь готовы были продвигаться в более спокойном темпе, позволяя ей открываться постепенно, как открывается море перед рассекающей волны лодкой.

Ади казалось, что она обрела дом: после того как она столько лет бродила по узким тропам, оставленным историями, с неуемной тоской в душе, ей наконец больше не хотелось никуда спешить. Для Йуля же, напротив, это было начало пути. До этих пор он жил в привычных рамках науки, занимаясь своими исследованиями с пылкой целеустремленностью, почти не поднимая головы, чтобы взглянуть на горизонт. Но теперь он словно отчалил от пристани и устремился в океан. Какой смысл теперь в его исследованиях? Разве сравнятся загадки дверей с загадочностью этой белокожей женщины, растянувшейся у него под боком?