Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

Я не верила, что она согласится. До сих пор медсестры обращались с нами как с крупными и капризными предметами мебели, которую нужно регулярно кормить и приводить в порядок. Они разговаривали с нами, но всегда в легком несерьезном тоне, примерно так же, как жена фермера может разговаривать с курами. Медсестры кормили нас и купали, руки, прикасавшиеся к нам, больше напоминали грубый камень.

Но миссис Рейнольдс замерла и посмотрела мне в глаза. Казалось, это вышло случайно, как будто она на полсекунды забыла, что я пациентка, и увидела во мне обычную девочку, которая просит дать ей книгу.

Через мгновение ее взгляд метнулся в сторону, как испуганная мышь. Она крепко затянула манжеты, и я почувствовала собственный пульс, отдающийся в кончиках пальцев. Затем медсестра молча вышла из палаты.

Я снова заплакала. Я не могла даже вытереть из-под носа влажную дорожку соплей, не могла уткнуться лицом в подушку или подтянуть колени к груди. Но все равно продолжила плакать, прислушиваясь к шаркающим шагам в коридоре, пока наволочка не стала влажной от стекающих слез, а звуки за дверью не стихли. Электрические лампы зажужжали, прежде чем с треском погаснуть по щелчку выключателя.

В темноте было еще сложнее не думать о мистере Хавермайере. О том, как его белые паучьи пальцы тянутся ко мне из темноты, а синеватая кожа мерцает в лунном свете.

А потом в замочной скважине заскрипел и провернулся ключ, и дверь палаты открылась. Я дернулась, чувствуя, как сжимается сердце. Вот уже у входа в комнату возникает его силуэт в черном костюме, и постукивание трости все ближе…

Но это был не Хавермайер. Это была миссис Рейнольдс, держащая под мышкой «Десять тысяч дверей».

Она торопливо приблизилась к моей постели. В темноте медсестра казалась крадущимся белым пятном. Она положила книгу мне под одеяло и повозилась с манжетами, расстегивая их. Я открыла рот, но миссис Рейнольдс лишь покачала головой, не глядя мне в глаза, и ушла. Замок щелкнул.

Сначала я просто сжала свое сокровище в руках, погладила пальцем полустертое заглавие, вдохнула запах дальних стран и свободы.

Потом я подвинулась в пятно лунного света, открыла книгу и сбежала.

Любовь пускает корни. Любовь уходит в море. Предсказуемые и в то же время чудесные последствия любви.

Сейчас в рядах интеллектуалов и утонченных особ истинная любовь не в моде. Ее принято считать слащавой сказкой, в которую верят только дети и юные девушки, сродни волшебным палочкам и хрустальным туфелькам [13]. Мне остается лишь пожалеть этих высокообразованных людей, потому что они не распространяли бы такие глупости, если бы им самим довелось испытать любовь.

Жаль, что они не были свидетелями встречи Йуля Яна и Аделаиды Ли в 1893 году. Увидев, как те, по пояс в воде, кинулись друг другу навстречу, как их глаза светились, подобно маякам, ведущим заплутавшие корабли в гавань, никто уже не смог бы отрицать существование любви. Она сияла между ними, как маленькое солнце, излучая тепло и окрашивая их лица в красный и золотой.

Но даже я вынужден признать – в любви далеко не все идет гладко. Когда Йуль и Ади наконец разжали объятия, каждому из них пришлось осознать: он стоит по пояс в море, глядя в глаза совершенному незнакомцу. Что сказать женщине, с которой ты виделся лишь однажды на заброшенном сенокосе в другом мире? Что сказать мальчику-призраку, чьи блестящие карие глаза не давали тебе покоя двенадцать лет? Они оба заговорили одновременно и тут же умолкли, запнувшись.

Потом Ади с жаром выругалась:

– Черт! – И после паузы добавила: – Черт! – Она пригладила волосы и размазала морскую воду по пылающим щекам. – Это правда ты, призрак? Как тебя зовут?

Этот вопрос был вполне естественным, однако после него солнце, сиявшее между ними, несколько померкло. Оба резко осознали, как маловероятно, что люди, не знающие даже имен друг друга, могут друг друга любить.

– Йуль Ян. – Ответ вырвался у него торопливым шепотом.

– Приятно познакомиться, Джулиан. Ты мне не поможешь?

Она махнула рукой в сторону лодки, которая, весело покачиваясь, постепенно уползала на юг. Пришлось еще какое-то время повозиться в воде, подгоняя непослушное судно к берегу, но в итоге им удалось поставить его в бухте, привязав к выступающему камню. Они работали молча, глядя друг на друга, изучая движения чужого тела, чудесную геометрию мускулов и костей, как будто пытаясь разгадать какой-то тайный шифр. Потом они вышли на берег в красных лучах заката, и им снова стало сложно смотреть друг другу в лицо.

– Ты не хочешь… у меня есть где остановиться в Городе. – Йуль подумал о своей тесной комнатушке, снятой на втором этаже в домике прачки, и пожалел, что не может предложить Ади замок или дворец – или хотя бы дорогую уютную спальню с балконом, одну из тех, которые обычно снимают путешествующие торговцы.

Ади кивнула, и они бок о бок зашагали по извилистым улицам Пламма. В узких переулках их руки порой робко соприкасались, но лишь на мгновение. Каждое прикосновение воспламеняло кожу, как чиркнувшая спичка.

Добравшись до дома, Йуль усадил свою гостью на незаправленную койку, а сам принялся метаться по комнате, расчищая пространство, складывая книги в стопки и задвигая пустые флаконы из-под чернил в углы. Ади ничего не сказала. Если бы Йуль знал ее дольше, чем несколько часов, проведенные вместе в далекой юности, он бы понял, что это очень необычное для нее поведение. Аделаида Ли была женщиной, которая не скрывала своих желаний, высказывала их без обиняков и без малейшего стыда и рассчитывала, что мир будет с ними считаться. Но теперь, сидя в захламленной комнатке, пропахшей чернилами и морем, она никак не могла подобрать правильные слова.

Помедлив, Йуль сел рядом с ней.

– Как ты попала сюда? – спросил он.

– Вышла в море через дверь на вершине горы в моем родном мире. Прости, что так долго добиралась, просто дверей в мире оказалось уж очень много. – В ее голос начали возвращаться уверенные нотки.

– Ты искала этот мир? Искала меня?

Ади посмотрела на него, наклонив голову набок.

– Конечно.

Йуль широко улыбнулся. Эта улыбка показалась Ади мальчишеской. Точно так же он улыбнулся ей в поле, когда они условились встретиться через три дня, и его переполнял головокружительный восторг от собственной удачи. Ади вдруг поняла, что нужно сделать.

Она поцеловала его, чувствуя, как радостный изгиб его губ меняет форму под ее губами, а аккуратные руки, привычные к перу и книгам, ложатся ей на плечи. Ади отстранилась, чтобы посмотреть на него – красновато-черная кожа, совсем другая улыбка, мерцающая, словно молодой месяц, серьезные глаза, – а потом рассмеялась и повалила его на кровать.