Дарина Стрельченко - Лавочка мадам Фуфур [litres]

– Люблю, когда ты шутишь. Люблю, когда улыбаешься. Сядем? – И указал глазами на стол у окна. Он был накрыт шёлковой белой скатертью. Не знаю, бывают ли такие в настоящих ресторанах; у меня было не так-то много времени, чтобы разукрасить интерьер вагона, и я накрыл стол первой изысканной материей, которая пришла в голову. Раньше я никогда не думал об этом вечере…

– Ой, хорош врать!

– Ты же обещала уйти!

– Ухожу-ухожу.

Ладно, хорошо. Раньше, когда я задумывался об этом вечере, я припоминал убранства кафешек и кофеен, в которых когда-либо бывал, и прикидывал, каким станет помещение в момент решающего объяснения с Иляной. И вроде бы в моей голове сложилась неплохая картинка, но в последний миг всё ужасно смазалось, позабылось, и я принялся в спешке выклянчивать у памяти хоть что-то красивое. Вот и вышла шёлковая скатерть. Я же в жизни даже в ресторанах роскошных-то не бывал. И не побываю… Эх!

– Сядем, – кивнула Иляна, и я снова растерялся – задумавшись, совсем выпал из контекста. – Антон?..

Ещё одним замечательным свойством, которое появилось у меня после блужданий по времени, была высокая скорость мысли. Я мог обдумать или представить десяток параллельных вещей, и всё это за какой-то миг. Мысли проносились в голове, как молнии, да и тексты я стал глотать, совершенно не жуя. Это ускоряло восприятие, правда, и удовольствие от хороших книг и воспоминаний смазывалось – было похоже, будто быстро прощёлкиваешь кадры на плёнке старого фотоаппарата.

– Антон? – немного встревоженно повторила она.

– А. Да. Да, всё в порядке. Я могу наколдовать чудесную картинку, но, увы, наколдовывать шикарное вино не научился… Поэтому предлагаю клюквенный морс. Драконы его любят, так что этого питья у нас с избытком. И оно чуть-чуть похоже на красное. Наверное.

Что за чушь я несу?

Иляна глядела на меня и очень понимающе улыбалась. Это вывело меня из равновесия, но я тоже храбро улыбнулся:

– Хватит подтрунивать надо мной, милая. Я не знаю, как всё сложилось бы, не расскажи я тебе о Вениамине. Не забывай: я могу в любой момент вернуть всё назад, позабыть о Фуфур, сделать так, что ты меня полюбишь, и быть с тобой – столько, сколько нам останется по милости сумасшедшей мадам. Я могу…

– Я знаю, – прошептала она, кладя палец мне на губы. – А ещё ты можешь просто сказать, зачем позвал меня ехать с тобой.

Прахом всё, конечно, она права. Я просил её ехать со мной именно за этим. Я знаю: даже если бы я не рассказал ей про Вениамина, если бы вернулся и завоевал её сердце, если бы у меня этого не вышло и я вернулся опять, ещё раз, ещё тысячу раз, – всё всё равно было бы так же, как теперь. Потому что время – как северные лиственницы, которые выворачивают свои стволы, сплетаясь с сёстрами, и сквозь бурелом всегда, в любых обстоятельствах, в любую погоду тянутся к солнцу. Лиственницы – это версии событий, варианты будущего, нити времени. Солнце – то, что неизменно должно произойти. И что бы я ни делал – при любом раскладе Ракушка любила бы имбирное печенье, Фуфур рвалась бы к власти, Веник читал бы запоем Паустова-Арламова, а Иляна была бы его невестой.

Сейчас я был сосредоточен на глобальной цели: не дать Фуфур поработить нас. И если это было событием будущего – да, у меня всё получится. Но если нет, то, как я ни выверну реальность, сколько раз ни повторю события, какие картинки ни наколдую, – победителем выйдет она. Мне оставалось только ждать, только бороться. А ещё – мне оставался вот этот вечер с Иляной.

Я ещё раз обвёл глазами поезд, усмехнулся про себя. Ну какое чтение мыслей, когда эта девушка без всякого невербального потока видит меня насквозь?

Эта девушка смотрела на меня и улыбалась. Я ощутил, что её пальцы всё ещё касаются моих губ.

Темнота за окном густела, тянула жадные щупальца в наш вагон, но слабые золотистые свечи стояли на страже, окутывая нас с Иляной дрожащим ласковым коконом света. У меня немного кружилась голова; возможно, я сильно волновался. Плохо помню. Помню только, что Иляна была очень, очень красива, и что где-то рядом попискивал во сне Тоша и шуршала, успокаивая его, Ракушка, и чиркали вокруг вагона импульсы, наугад рассылаемые Фуфур, но мой поезд был неуязвим, и я был неуязвим, потому что в глазах сидящей напротив девушки я видел ответ на вопрос, который никогда не задам.

– Иляна…

Поезд с грохотом остановился. В окно хлынул свет. Я инстинктивно прикрыл рукой глаза, а когда зрение вернулось, бросился к окошку и увидел, что мы остановились у заброшенной станции. На скамейке под старым навесом сидел Веник.

Светало.

Я оглянулся. В дверях вагона стояла мадам Фуфур.

– Это конечная, – сказала она, хлопая дверью. – Вениамин здесь. Всё так, как я и обещала. Ляночка, – она перевела взгляд на Иляну, которая вновь была в обыкновенном светлом платье, – не тяни. Заканчивай с морсом и скорее на фабрику, дел – по горло. После обеда начинаем активную фазу.

Я понял, что у меня есть секунд пять – если внезапность согласится мне их подарить. И бросил в сторону Фуфур картинку с полыхающим импульсным зарядом. Она вскрикнула, отпрянула, но разобралась почти тут же.

Однако этого хватило.

– Иляна, ни на кого не глядя, идёшь к остановке, забираешь Вениамина, и вдвоём уходите в туман. Быстро!

– А ты? Твой… твой чип?

– Я стёр с него всё.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала меня. А потом, обогнув Фуфур, вышла из вагона и побежала к навесу у крохотной станции. Мадам даже не пыталась её остановить.

Мне было невыносимо грустно в этот миг, и в голове скулил обиженный, брошенный Антон-мальчишка. Но я знал, что времени осталось совсем немного и скоро я обо всём позабуду. Обо всём.

Я запустил полную очистку чипа. Вот-вот, вот-вот все мои мысли, знания и воспоминания исчезнут. Кто-то спросит, почему я не стёр информацию избирательно? Мог бы, например, оставить то, что касалось характера, привязанностей, привычек и всё такое. Знайте: те, кто об этом спросит, – никакие не технари. Любой технарь в курсе, что гарантию удаления может дать только полное отложенное форматирование, – так я и сделал. За несколько часов, что прошли с момента запуска форматирования, на чипе подтёрлись все хвосты, подтянулись все старые воспоминания, о которых я уже и забыл.

В оставшиеся минуты отложенное форматирование соберёт всё, что можно, прежде чем запустить процесс удаления. На чипе не останется даже налёта памяти. Главное – дотянуть, выиграть эти минуты.

Иляна уходила, и во мне просыпались скепсис и метафоричность. Я чувствовал себя котлом воспоминаний, котлом, полным зелья, в которое напихали метёлки разнотравья, пучки перьев, всыпали какие-то комочки и порошки… Я был полон до краёв, но котёл готовились вылить – с минуты на минуту, вот-вот… Сложные образы приходят, когда ты на краю сознания.