Матьё Габори - Сумеречные королевства

После трапезы Малисен пригласил меня прогуляться по подвалу со стаканчиком рома в руке. Мы медленно шли по бесконечной галерее, и эльф с энтузиазмом рассказывал о предназначение того или иного предмета, которые в изобилии окружали нас. Внезапно мой собеседник остановился и очень серьезно спросил:

— Мессир, что вы решили?

— Я остаюсь.

Лицо Малисена прояснилось, он схватил меня за руки.

— О, мессир, как я рад, действительно рад. Знаете, а я подозревал, что вы не сможете сопротивляться атмосфере, царящей в нашем скромном убежище. Более того, я уже поговорил с Серильо. Он готов взять нас с собой!

— Объясни, что ты имеешь в виду.

— Вы же не станете сидеть здесь все дни напролет, слушая, как я болтаю о старых безделушках. Вы можете пойти с нами. Все вместе мы будем взбираться на крыши Лоргола, скользить мимо печных труб. Ваш Танцор чудесен. Поднять рыцарей за столь короткий срок, создать столь реальную иллюзию… Поверьте мне, в ваши руки попала редкая жемчужина! Послушайте, мессир, составьте нам компанию хотя бы один раз, и вы все поймете на месте. Серильо не против. Клянусь, охотясь рядом с ним, вы в совершенстве освоите высокое искусство управления Танцором, такому вас не научит даже самый лучший маг из Квартала Тысячи Башен.

— Заманчивое предложение, — признался я.

— Конечно. Вам выпал счастливый случай, и вы не имеете права его упустить.

— Договорились. Я иду с вами.

— Чудесно, — воскликнул эльф.

Остаток дня мы провели в большом зале подвала в обществе Серильо. Я отказался играть на цистре. Эгоистично, но мне не терпелось принять участие в охоте, чтобы опробовать чары инструмента на незнакомом Танцоре.

Амертина присоединилась к нашей маленькой компании и теперь завороженно слушала, как эльф с воодушевлением рассказывает об охоте на магических созданий. Речь Серильо отличалась изящными оборотами. Он говорил о Танцорах с глубоким уважением, постоянно подчеркивая их грацию и невинность. В отличие от Сарна, он восхищался магами-пол у денниками.

— Они не кичатся тем, что умеют манипулировать, управлять Танцорами. Представители Полудня говорят о любви и дружбе. Да, Агон, можете улыбаться, сколько вам угодно. Но зарубите себе на носу, пол у денники — единственные маги, которым действительно удалось постичь душу Танцоров. Пол у денники не используют малышей, но служат им. Они их слушают, стараются понять. Это превыше всех хитростей затменников или насилия пол у ночников.

— Затменники также умеют, как ты выразился, «слушать» Танцоров, — перебил я своего собеседника.

— Ошибаетесь! — возразил он. — Вы слушаете лишь для того, чтобы Танцоры служили вам. А вы когда-нибудь пытались создать танец ради танца, ради удовольствия вашего подопечного? Конечно, нет… А все потому, что вы — затменники.

Я положил ладонь на гарду Тени, и в моем мозгу тут же зазвучал ее ехидный смех.

— Так-так, Агон, этот бедняга Серильо кажется мне полусумасшедшим фантазером, — выдохнула рапира. — Наслушавшись его бредней, тебе остается лишь пригласить своего Танцора на ужин…

Тени категорически не нравилась Маленькая гильдия с ее дружеской атмосферой. Она принялась пугать меня всяческими несчастьями, которые обрушатся на мою голову, если я останусь среди этих «добрых бесполезных карликов». Я поспешил прервать наш беззвучный диалог и перенес все свое внимание на Серильо, который объяснял, в чем суть профессии маленького охотника.

— Мы творцы случайностей. Если вы умеете играть с непредвиденным, то станете превосходным охотником. Танцоры постоянно находятся в поисках несообразностей, потому что они в корне изменяют танец крох и дарят им новые, доселе невиданные удовольствия.

Энтузиазм Серильо оказался заразительным. Подвал, освещенный несколькими подвесными фонарями, дарил покой и тепло, я грезил о будущем, бездумно следя глазами за прихотливыми тенями, протянувшими свои лапы к трофеям эльфов.

Лерсшвен ловко вскарабкался по балкам строительных лесов, заботливо «поправляя» за собой морок, скрывавший всю конструкцию. Однако этим вечером улица была совершенно пустынна, если не брать во внимание древние и немые изваяния горгулий, которые взирали с крыш своими незрячими глазами. Мандрио играл, терпеливо нанизывая одну за другой бусины нот, складывающихся в придуманную им мелодию.

Лерсшвен любил это место. Леса, загораживающие стену дома, были не единственными в районе. На всей длине улицы велись работы, и днем здесь суетились лучшие художники Лоргола.

Для Лерсшвена это место стало символом его борьбы. Здесь решалось будущее Магической криптограммы. Фэйри не прекращал удивляться, что это внешне безобидное место может оказать влияние на историю магии и королевства. Наконец затменник добрался до последней площадки лесов и с неподдельным волнением взглянул на двух наиболее ценных статистов в его пьесе.

Первый, очень тепло одетый, закрепил прямо у себя надо лбом горящую свечу. Она озаряла его творение, огромную многоцветную картину, занявшую значительную часть стены. Второй сидел за клавесином и играл, прикрыв веки.

Художник заметил Лерсшвена и улыбнулся ему, указав концом кисти на свой шедевр. Лжеаккордник словно спиной почувствовал присутствие фэйри и закончил мелодию виртуозным пассажем. Со спины музыкант походил на короля: на плечах — тяжелый белый плащ, расшитый драгоценными каменьями, на голове — затканная серебром шапочка. Мужчина повернулся, обратив к фэйри худощавое лицо с миндалевидными опаловыми глазами.

Затменник подошел к живописцу и придирчиво осмотрел стену. Мастер со сверхъестественной точностью изобразил красивую широкую галерею, где вскоре должна пройти Ассамблея. Он еще не успел нарисовать потолок зала, но все остальные детали произведения поражали таким реализмом, что Лерсшвен не смог сдержать восхищенный возглас. Меж тем фэйри знал, что подобное произведение искусства могло появиться на свет только благодаря Аккордам… Музыкант, который отлично знал, как выглядит эта галерея — по просьбе Лерсшвена он провел в огромном зале несколько месяцев, — играл на своем музыкальном инструменте, проецируя в сознание художника нужное изображение. Весь день и большую часть ночи лжеаккордник без устали направлял кисть живописца…

Лерсшвен с почтением провел рукой по едва просохшим краскам.

— Настоящий шедевр, — констатировал он.

— Я работаю медленно, Лерсшвен, но я пекусь о результате. Когда закончу, вы высоко оцените мой труд, не сомневаюсь в этом.

— Хотелось бы верить, Диорен, хотелось бы верить. Это будет хорошо и для меня, и для тебя…

Лжеаккордник, по-прежнему сидевший за инструментом, окликнул Лерсшвена: