Маргарита Дорогожицкая - Стихия страха

— Прекратите, — поморщился он. — Вы решили убрать меня из города, чтобы спокойно…

— Мне нет до вас дела, господин инквизитор, — оборвала я его и улыбнулась через силу. — Вы ничего не можете доказать, поэтому и злитесь. Убирайтесь вон из моего… из этого дома.

Кысей покачал головой и вздохнул.

— Раньше у Инквизиции было достаточно власти, чтобы навсегда упечь такую, как вы, если не за решетку, то в божевольню.

— Тоскуете по былым временам?

— Пока вы здесь валялись, многое изменилось, — он вдруг преклонил колено и взял меня за запястье, словно пытался нащупать пульс, его голос был почти ласковым. — Божественное озарение вашего покорного слуги и чудесное спасение города от стихии повергло людей в благоговейный трепет перед Святым Престолом.

Я попыталась освободить руку, но Кысей усилил захват, внимательно вглядываясь в меня.

— Так что теперь мне достаточно указать на вас, как на колдунью и пособницу Серого Ангела, и обезумевшие от горя люди с радостью поверят в это. Потому что захотят найти виноватого… Когда толпа придет под стены этого дома, вы сами попросите меня арестовать вас. Если успеете, конечно.

Я криво ухмыльнулась, ни капли не поверив его нелепым угрозам, но потом застыла. Его рука легла мне на колено, неприлично высоко задрав подол рубашки. Сердце пустилось в бешеную пляску. Что он творит? Или мне опять чудится? Ведь невозможно, чтобы… Он убрал руку и легко ударил меня по колену ребром ладони, отчего нога непроизвольно дернулась. Глупец… Если бы он зашел дальше, я бы выложила ему все и так…

— Толпа не пощадит ни вас, ни ваших близких. Подумайте о брате.

— Хватит уже. Вы этого не сделаете. Вы слишком правильный и честный, чтобы опуститься до подобной гнусности… — голос предательски дрогнул. — В этом и заключается ваша слабость, вы играете по правилам…

Инквизитор даже не представлял, какие мучения доставлял своими прикосновениями, словно дразнил умирающего от жажды путника миражом прохладной и чистой воды в источнике… Я облизнула губы, на секунду поддавшись соблазну послать все к демону в глотку и нарушить собственное слово. Но тогда от меня вообще ничего не останется… Тогда я перестану быть вояжной Ланстикун… "Слово вояга — непреложный закон, который не может быть нарушен, иначе ты уже не смеешь себя так называть…" И кем же я тогда стану, бабушка? Кем я стану? Да никем, я просто перестану быть…

— Почему вы упрямитесь? — с Кысея слетела неуместная маска прожженного интригана, и он говорил с горечью и усталостью, не сводя с меня глаз. — Серый Ангел вас просто использует. Он подставляет вас этим браслетом. Если вас с ним поймают, я уже ничего не смогу сделать. Я не стану ничего вам предъявлять, просто верните браслет и скажите, где Ангел, пожалуйста…

Я смотрела на него, отчаянно желая, чтобы он не отпускал моей руки, но вслух сказала иное:

— Интересно, если я расквашу вам нос и расцарапаю морду за то, что вы распускаете руки, это не будет нарушением данного вам слова? Это будет всего лишь защитой от ваших домогательств, верно?

— Это будет нападением на сановника Святой Инквизиции, — выговорил Кысей и неожиданно провел ладонью по моей щеке. — Хотите, я освобожу вас от данного обещания?

Мне показалось, что сердце выскочит из груди в радостной надежде. Голос пропал, поэтому я лишь малодушно кивнула.

— Укажите на Серого Ангела. И тогда вы свободны от данного мне слова.

Да уж, всего ничего… Я расхохоталась ему в лицо, даже слезы выступили. Кысей отпустил мою руку и поднялся на ноги.

— Я его все равно поймаю, — с мальчишеским упрямством пообещал он мне.

— Ага, а я когда-нибудь стану святой, — выдавила я, утирая слезы. — Не волнуйтесь, господин инквизитор, Серый Ангел вас больше не потревожит, скоро я уеду вместе с ним. Как и обещала, исчезну из вашей жизни, так что уймитесь уже наконец. Вы же мечтали от меня избавиться.

Его лицо пошло некрасивыми красными пятнами, а глаза потемнели. Он злился и ревновал. Ревновал меня ко мне же… Смешно, но я уже устала от шуток Единого.

— Посмотрим, кто будет смеяться последним, госпожа Хризштайн, — бросил Кысей, направляясь к двери. — Особенно после того, что случилось на маяке.

Я прикрыла глаза, пытаясь справиться с накатившей тошнотой его эмоций. Отвращение, упрямство, злость, ревность — горько-приторная смесь… Если инквизитор не врал, и Алекс мертв, то я убила мальчишку еще тогда, на кладбище. Но я не помнила этого. Вернее, я помнила, как собиралась это сделать, но передумала, как отвела мальчишку на маяк, как говорила и пела ему, а все это время мое больное сознание играло со мной… Или… Холодок страха пробежал по спине. А если это было порождение не моего разума, а демон мальчишки? Если Алекс был мертв, то что или кто вызвал волну? Мог ли он раньше пробудить стихию? А если это я?.. Но нет, невозможно, это не я, я не могла…

— Вы хоть понимаете, что натворили? — никак не унимался инквизитор, не желая уходить. — Ладно, ваше видение еще можно объяснить предчувствием смены погоды, но то, что вы остановили заворотень… Ваши слова о мелодии волны настолько смехотворны, что даже я не могу в них поверить, как бы ни хотел. Вы превращаетесь в колдунью, если уже не стали ею. Прошу вас, пока не поздно, примите помощь, — в его голосе прозвучала мольба, а жалость уколола в самое сердце. — Доверьтесь мне. Я помогу вам, слышите? Профессор Адриани, у которого я проходил практику, добился хороших результатов…

— Таких же хороших, как у профессора Камилли? — без всякого выражения спросила я. — Уходите, господин инквизитор. Я устала от вас.

Антон робко тронул меня за плечо, силясь разбудить.

— Хриз, не спи, пожалуйста, ну проснись.

— Что вам всем от меня нужно? — я открыла глаза и зло уставилась на брата. — Какого демона ты пустил ко мне инквизитора? Почему не оставил в покое?

— В покое? — оторопел мальчишка. — Да ты валялась словно мертвая. Живой труп! Что я должен был делать? У кого еще можно было просить помощи?

— А ты подумал, нужна ли мне эта помощь? — я закрыла глаза, силясь вернуться хотя бы на мгновение в блаженную тишину. — Мне было так покойно, а он взял и все разрушил…

— А ну не смей! — разъярился Антон, хватая меня за плечи и вытаскивая из кресла. — Вставай давай! Хватит кукситься! Покойно ей было! А ты подумала, как нам было без тебя? Хриз, ты же единственный родной мне человек! У меня больше никого не осталось, а ты… Как ты можешь?

Я обняла брата, стараясь удержаться на ногах. Его синие глаза потемнели — верный признак того, что он сильно встревожен.

— Антон, вам всем было бы лучше без меня, поверь. Если инквизитор надумает выполнить свою угрозу, то придется несладко.