Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Ему нравилось! Ему нравилось колоть дрова, караул.

Колун взлетал — и звонко врезался в полено, оно лопалось, как яблоко, на дольки. Белая рубашка висела на гвоздике столба, подпирающего покосившуюся крышу дровяного сарайчика. А голый по пояс Ярослав меньше всего сейчас напоминал ботаника, мускулы под загорелой кожей так и играли.

При этом он не был похож на бодибилдеров с плакатов, когда бицепсы вздуваются буграми, а вены похожи на обвивающие тело веревки. Он был не раскачанный, а, как бы это сказать, литой, как бы коряво это не звучало. Словно мускулы эти не специально, а так, по ходу дела. Что-то подобное я видела, когда мы с мамой ездили в этнографический музей, и там была кузница, где прямо на глазах у посетителей ковали железные розы, скамейки и подковы на счастье. Один из парней-молотобойцев был немного похож на сказочного богатыря. И на Ярослава, колющего сейчас дрова у меня в огороде.

А еще у него были шрамы на руках. А на груди, на золотой цепочке, поблескивала какая-то странная подвеска — то ли крестик какой-то помятый, скособоченный, то ли фигурка, не разберешь. Чтобы разглядеть ее поподробней, нужно было нарушить маскировку и отодвинуть занавеску. Ну уж нет! Больно мне нужно его разглядывать. Не дождется!

И я гордо пошла ставить чайник.

Когда он уже закипал, в избушку протиснулся Ярослав с огромной охапкой дров. Элегантные брюки щедро украшали древесные опилки и щепочки.

Он грохнул дрова на пол перед печной дверцей. И сказал:

— Прежде чем затапливать печь, нужно сначала задвижку открывать. Иначе путь дыму в трубе у тебя перекрыт, вот печь и дымит. И тяги нет.

Подошел и вытянул неприметную, закопченную пластину из щели в печной трубе.

Точно, про эту штуку я совсем забыла! Ее же и не видно почти.

Ярослав загрузил печь дровами, чиркнул спичкой, поднес огонь к поленьям. Как-то сразу все схватилось, не погасло, как у меня, в печке радостно загудело, дрова затрещали. Он опять не улыбнулся, а просто таки ухмыльнулся, словно развлечение попалось что надо, плотно закрыл топочную дверцу, маленькую же снизу, (вход в поддувало — я помню) оставил настежь открытой и объяснил:

— Сейчас должно протянуть, только давай окно еще шире откроем, дым быстрее выветрится.

Я молча открыла распахнула створки до упора. Но потом не выдержала:

— А чего ухмыляешься?

— Слышал песню здесь по радио, — невозмутимо объяснил Ярослав. — Понравилось. Там слова такие, насколько помню: «Мужчине — дым, а женщине — огонь». А у тебя все наоборот.

И пока я думала, как огрызнуться, вышел во двор.

Я выглянула в распахнутое окно: складывал под навесом поленницу из наколотых дров. Ну и ладно, и хорошо. Только подвеску я не рассмотрела.

— В бане вода есть? — уточнил Ярослав, закончив с дровами.

— Была, — мрачно сказала я.

Почем я знаю, что там есть.

— Полотенце найдется? — не отвязывался Ярослав.

Пришлось искать полотенце свежее. Нашла банное, зеленое, мохнатое, положила на подоконник и скрылась. Налила себе чашку чая. Дым уже почти не чувствовался, но зато распахнутое окно выстудило избушку, стало зябко. Полотенце с подоконника исчезло, уползло, словно гусеница. Я обрадовалась, что Ярослав пошел в баню, и плотно закрыла оконные створки. Глотнула чаю и задумалась.

Мужчине — дым… Я вообще-то еще лучше Ярослава эти слова знаю. Это песня «Звезда кочевника» на стихи Баира Дугарова, которую поют Саян и Эржена Жамбаловы.

Забавно, что Ярослав ее услышал и запомнил. Мы-то ее любим с того момента, как услышали.

В печке весело трещали дрова, избушка нагревалась, и дымом уже почти не пахло.

Ярослав вернулся из бани, снова облаченный в белую рубашку — положил зеленое полотенце на подлокотник дивана и уселся за столом-верстаком, спиной к трем фасадным окнам избушки. И замер в ожидании начала урока.

У меня во рту все пересохло от волнения — а с чего начинать-то?

— Ты наши буквы писать умеешь? — бухнула я первое, что в голову пришло.

Блин, какая же я дура… Он же пишет на математике, на физике. Условия задач, ответы, даты.

— Наши буквы — умею, — подтвердил Ярослав. — Немного.

Вот спасибо Татьяне Николаевне, тут уж точно про все на свете забудешь, холодный пот по спине течет.

Спросить его про «жи-ши» с буквой «и» или лучше не позориться? Диктант ему задать? Он не справится, стопудово. Заставить слова в столбик писать — скучно… Сидит, как статуя, хоть бы сам чего-нибудь как-нибудь…

— Давай чаю попьем? — жалобно попросила я отсрочки.

— Давай, — не стал отнекиваться Ярослав.

Как хорошо, когда стол громадный — мы просто переставили табуретки в другую, свободную часть. Я принесла чашки, бутерброды.

Сразу как-то веселее стало.

— А тебе «Властелин колец» нравится? — спросила я с набитым ртом.

— Что это? — насторожился Ярослав.

— Ты не смотрел фильм «Властелин колец»? — ужаснулась я.

— Нет.

— Что, правда?!

— Правда.

Русский язык вылетел у меня из головы. Человек даже «Властелина колец» не смотрел, какой тут к черту русский! О чем вообще с ним можно разговаривать?

— Я сейчас! — оставив чашку недопитой, я бросилась к стеллажу и начала лихорадочно перебирать стопку дисков в поисках фильма.

Как всегда, разнервничавшись, смахнула половину коробок на пол.

На моем мониторе, конечно, это совсем не то, но уж лучше так, чем никак.

— Ты чего? — удивился Ярослав, наблюдая за этой бурной деятельностью.

— Сначала мы будем «Властелин колец» смотреть, — важно сказала я преподавательским голосом. — Это часть методики.

(А потом я что-нибудь придумаю!)

— А-а, — вежливо, но совершенно равнодушно отозвался Ярослав.

Ничего, сейчас ты услышишь:

«Мир изменился. Я чувствую это по воде, я вижу это по земле…» — и сам все поймешь! Вот повезло человеку, будет смотреть ВК в первый раз, я бы от такого счастья точно не отказалась!

Протиснувшись за спиной Ярослава к окнам, я задернула шторы. Развернула монитор, стоящий на ближнем к стеллажу конце стола, так, чтобы Ярославу было удобно смотреть.

Включила комп, он у меня старенький, медленно раскочегаривается. Вставила диск в дисковод. Поняла, что колонки забыла включить, исправила.

Наконец экран стал черным, полилась средиземская музыка и три кольца достались пресветлым эльфам для добра их гордого.