Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

— Ну надо же.

Ярослав поднялся, дошел до стеллажа, куда я его книги убрала, достал оттуда одну, пролистал:

— И умирая, Ярослав от своего оборотничества не отрекся, вот смотри, тот самый мраморный гроб, в который его положили.

Я глянула — это была иллюстрация из книжки «Литература Древней Руси», подпись под ней гласила: «Мраморная гробница Ярослава Мудрого в Софийском соборе в Киеве».

— Кресты там, — осторожно заметила я. — Как христианину и полагается.

— Кресты, — согласился Ярослав. — Но вот смотри, на крышке, выше всех крестов такая шестиконечная снежинка в венке, видишь? А от нее идут побеги к крестам, по углам крышки. А ведь это — громовое солнце, хорсовое, языческое-разъязыческое. Солнце князей-оборотней. Для тех, кто знает. То есть Ярослав признает, что он, князь-оборотень, связан с христианством, пророс в него, как те побеги. Но громовое солнце освещало его жизнь, как жизни его отца и деда.

— А были те, кто отрекался от оборотничества? — уточнила я.

— Были, — усмехнулся хитро Ярослав. — Мономашичи те же, в большинстве.

— А Ольговичи твои, значит, нет?

— И Ольговичи тоже. Например Святослав, сын Всеволода, внук Олега. Всю жизнь трусил и метался, и перед смертью тоже испугался до смерти.

— Хорошее сочетание. «Перед смертью испугался до смерти», — передразнила я. — Да ему, наверное, этому твоему Ольговичу, уже глубоко все равно было.

— Не все равно, — Ярослав потянулся за другой книгой.

Достал второй том «Полного собрания русских летописей». Раскрыл.

— Второй оборотный ряд отличался от первого тем, что нам, князьям-оборотням, при жизни дозволяется быть такими, какие мы есть, — начал было Ярослав, но я тут же перебила:

— Какими такими?

— Добрыми христианами, — совершенно серьезно ответил Ярослав, — православными, крещеными. И — оборотнями, как наши прадеды. Хочешь — будь оборотнем, хочешь — откажись, стань таким же, как твои люди, как народ. Но перед смертью ты должен выбрать, кто ты. И куда идешь.

— Это так серьезно? — не поверила я.

— Для нас — серьезно, — посуровел Ярослав. — Это наш, княжеский договор с духовной властью, с церковью. И церковь этот второй ряд, конечно, признала нехотя. И постоянно с ним боролась.

— Победила?

— Победила, — признал Ярослав. — Но не сразу. И вот слушай, как выбирал Святослав Всеволдович: ему уже было плохо, язык отнимался, и он с трудом жену свою спросил:

«…и реч̑. ко кнѧгинѣ своеи. коли боудеть рче стх҃ъ

Маковѣи. ѡна же в понедѣлникъ. кнѧзь же рче. ѡ не дождочю ти ѩ

того бѧшеть бо ѡц҃ь его Всеволодъ во дн҃ь ст҃хъ Макъкавеи. пошелъ к Бв҃и.

кнѧгини же оусмотрѣвши. аконо видѣние нѣкако кнѧзь еѩ нача прашати.

ѡнъ же не повѣдавъ еи. и рче азъ вѣроую во единого Ба҃.»

— Спасибо, я все поняла.

— Но должен же я тебе летописную запись сообщить! — возмутился Ярослав. — Ты же сама говоришь, что я наврать могу, и тебе обязательно доказательства нужны. И в летопись записали, что князь спросил свою княгиню, когда будет день святого Маковея, она же ему сказала, что в понедельник, а князь в ответ — уже не дождусь. А в день святого Макковея отец его Всеволод умер. И тут княгиня увидела около мужа приведение, то есть смутную фигуру, из другого мира посланца. Стала князя спрашивать — он хотел ей что-то сказать, но струсил, как всегда. И сказал: я верую в единого бога. Чтобы это все слышали и записали.

— А почему он так сделал?

— Он слабый, половинчатый, — презрительно сказал Ярослав. — Всегда под чужую силу подстраивался. Хотел быть сильным, очень хотел, а кишка тонка. Хотя, надо сказать, Святослав не побоялся выступить в борьбу с царьградскими епископами, когда они попытались нарушить второй оборотный ряд.

— Прежде чем я услышу эту, несомненно захватывающую, историю, объясните мне, пожалуйста, чем отличался первый ряд от второго, — вежливо, но твердо попросила я. — Зачем он понадобился, если Ярослав Мудрый прекрасно обходился и первым рядом?

— Ярослав-то обходился, на то он и Мудрый. А вот у детей и внуков его становая жила была уже не та. Оборотный дар слабел. Если при Рюрике силы князя хватало на то, чтобы он вместе со старшей и младшей дружинами обернулся, и стая кречетов понеслась куда надо, чтобы возникнуть у врага за спиной, то теперь, при Ярославовых внуках, сил еле-еле на младшую дружину хватало. А церковь мягко, но непреклонно стояла за ограничение дара. И было три основных пути. Дар ослабевал, если князь вступал в брак с византийкой, особенно царских кровей. Дар усиливался, если князь брал в жены половецкую деву. Но пока распознали этот первый путь, прошло без малого сто лет. Второй путь был прост и сложен одновременно- князь добровольно отказывался быть оборотнем. Те, у кого дар был маленький — шли по этому пути охотно. Остальные нет. А третий путь был связан с принудительным ограничением.

— В смирительную рубашку завязывали? — обрадовалась я.

— Поститься заставляли, — поправил Ярослав. — Оборотню нужно мясо. Во втором оборотном ряде прямо заключили, что если на постные дни выпадают праздники — прежние, старые — то мясо, молоко, яйца и сыр есть можно. Потому что это обычай отцов и дедов. И оборотней. Но священники-то на Русь шли из Царьграда, особенно высшие. И они боролись против мяса в постные дни. А наши попы, местные, поддерживали князей. И в лето 6676 от сотворения мира на всю Русь такой спор разгорелся. Митрополит — а он был грек — прямо запретил скоромное в постные дни. Князья взвились, потому что это было прямое нарушение второго оборотного ряда, пусть он и тайный, а церковный мир — русский — раскололся. Два Антония, два епископа — Черниговский и Переяславский — были греки и стояли за митрополита. И ссылались на Студитовы уставы. А князья не могли ссылаться на тайный оборотный договор, поэтому напоминали об уставах Вселенских соборов. Их поддерживал игумен Поликарп — наш, русский, не грек. Остальные монахи притворились, что знать ничего не знают, и предлагали отправить это дело на рассмотрение к патриарху в Царьград. Князья, конечно же, были резко против.

— Почему?

— Интересное дело — второй оборотный ряд нарушался греками с прямого его указания, и ему же на суд это нарушение отправлять, так что ли? Киевским князем тогда был Мстислав Изяславич. А Святослав, о котором мы говорили, сидел в Чернигове. Андрей Боголюбский предлагал тогда князю Мстиславу митрополита-грека ссадить с престола, а епископам выбрать другого, без патриарха царьградского. Мстислав побоялся ссориться с Царьградом, собор не созвал, епископы разъехались по своим епархиям. Греки осмелели, видя, что князь боится. Два Антония схватили игумена Поликарпа и заточили.