Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

— А давай я тебя не буду спрашивать, что это значит, а? — попросила я. — Давай ты сам расскажешь.

— А то и значит, — Ярослав отлистал учебник обратно, на начало Руси. — Когда Рюрик по зову послов пришел со своей дружиной в Ладогу, то пригласили его княжить потому, что знали — это сильный вождь, способный навести порядок. А сила его заключалась в том, что он был оборотнем. И это все знали. Потому и позвали. Или не позвали, а сам пришел, а позднее появились записи, что позвали. Тогда очень многие воины обладали оборотным даром, но побеждал тот, у кого он был мощнее. Отголоски этого есть не только в твоем учебнике, в скандинавских сагах они тоже сохранились.

— Вы и в саги попали?

— Не мы. Сильные оборотни ушли раньше. На юг. На восток и на запад. На севере, когда складывались саги, остались только слабые. Те, кто не мог быть правителем, а больше действовал поодиночке, либо небольшими стаями. «Berserkr» — «медвежья шкура», то есть «некто в медвежьей шкуре, воплотившийся в медведя», «ulfhedhinn» — соответственно, «волчья шкура». Их возможности оборачиваться были ограничены, перевоплощения — строго в один звериный облик. Их тоже боялись и уважали, но боялись больше, чем уважали. Они собой плохо управляли, звериное начало в них очень часто подавляло человеческое. А когда пришло христианство, их истребили, как одержимых бесовскими силами.

— Почему? Они же все равно были сильнее соплеменников?

— Они были силой, но не были властью. Не были правителями. Соплеменники их использовали, но держали поодаль — никогда нельзя было знать наверняка, в какой миг берсеркра накроет боевое безумие. Ими сложно было управлять. И когда появилась новая сила, принесенная новой религией, медвежьи и волчьи шкуры стали лишними, стали опасными. Их обрекли на уничтожение. А те, кто уцелел, стал вести жизнь изгоя, а не уважаемого члена общины, — Ярослав рассказывал обстоятельно, но спокойно, не так горячо, как о «Слове». — У сильных оборотней была другая судьба. Ты что же думаешь, все эти львы, волки, медведи в средневековых гербах Европы — это так, милые украшения?

— Конечно! — возмутилась я. — Хочешь сказать, и тут ваши следы?

— Разумеется. Я же тебе уже сказал, что кто-то ушел на запад, а кто-то на восток и на юг.

— Хорошо. Допустим. На севере остались неудачники. Успешные оборотни увели свои стаи в более благоприятные места. Стали там основателями королевских и княжеских родов. В своих звериных обликах пробрались на гербы. Но почему они были успешные? Что их отличало от своих не таких удачливых собратьев?

— Кровь, — коротко ответил Ярослав.

И объяснил:

— Вождь-оборотень отличался от обычного берсеркра тем, что мог не только легко оборачиваться в кого хотел, но и был способен проделывать все это не один, а вместе с дружиной. Ведь дружинники с вождем связаны обрядом подбратимства. У них одна кровь на всех — они ее смешивают при обряде, рана к ране. И тогда они практически непобедимы. Но это у сильного вождя. Слабый так не может. Они просто сбиваются в стаи, каждый сам себе вожак. Почитай хотя бы Плиния Старшего, Тацита. Или Исидора Севильского, где он про песьеголовых рассказывает.

— Спасибо, — очень ровно сказала я, — обязательно почитаю…

Лучше я ему этого Исидора Севильского потом припомню, а сейчас пусть продолжает рассказывать, уж больно все как-то хитро завернулось.

— А потом?

— А потом Рюрик построил Новгород. И умер. А Олег Вещий захватил Киев. Хитростью захватил, как истинный оборотень.

— А-а, — обрадовалась я, что тут и без Исидора Севильского кое-что знаю. — Этот: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хозарам»? «Как вдруг прибежали седые волхвы, к тому же разя перегаром»?

— Этот-этот. Рюрик — значит сокол. Это было его любимое обличье. Игорь Рюрикович как оборотень был пожиже предка. Да и умом тому изрядно уступал. Зато сын его Святослав стоял вровень с дедом Рюриком, оборотный дар у него был огромный. А если князь — сильный оборотень, как я уже тебе говорил, то и дружина ему под стать. И тогда для них нет преград, летят соколы на все стороны света. Вот и громил Святослав и хазар, и болгар, и булгар. И даже в твоем учебнике написано: «Мрачный и свирепый, он презирал любые удобства, спал под открытым небом и вместо подушки клал под голову седло. На поле боя он дрался с яростной жестокостью, рыча, как зверь, а его воины издавали дикий пугающий вой», страница тридцать два.

— Ну ладно, пусть рычал, — согласилась я. — Но оборотный ряд-то где? Тот, с которого мы начали? И, кстати, что такое «ряд»?

— Ряд — это, по-вашему, что-то вроде договора. Ну, когда договариваются о чем-то и устанавливают порядок. Судят и рядят, — объяснил Ярослав и добавил: — До оборотного ряда мы сейчас доберемся, потому что его заключили при сыне Святослава Владимире.

— Который Русь крестил? — вспомнила я.

— Да.

— Который тоже оборотень? Несмотря на то, что святой и все такое?

— Ну а как же?! — удивился Ярослав. — Все князья в то время были оборотнями. Все, без исключения. Потому что правили Рюриковичи. По-нашему правили, по-семейному. Ярополк убил Олега, Владимир заманил в ловушку и убил Ярополка, остался единственным из детей Святослава. Обманул нанятых для войны с братьями варягов, выгнал без оплаты. Прилюдно поимел, то есть я хочу сказать, взял в жены Рогнеду после убийства ее отца и братьев.

— Такой плохой?

— Почему плохой? — снова удивился Ярослав. — Скорее, наоборот. Хороший был князь, правильный. Дружину любил. Пиры устраивал для бояр, для гридей, для сотских, для десятских и для лучших мужей. Развозил в телегах по Киеву хлеб, рыбу и мясо, мед и квас для больных и слабых. Не человек, а сплошной праздник. Вот Владимир-то и заключил первый оборотный ряд, когда пустил на Русь византийское православие.

— А зачем ему, кстати, понадобилось православие? Разве может оборотень быть христианином? Пример ваших северных родственников ничему его не научил? Он не боялся, что вот так же истребят?

— Алиса! Владимир — правил. И диктовал правила игры. И вообще, где написано, что оборотень не может быть христианином, а?

— Но ведь ты сам говорил, что христианство с медвежьими шкурами боролось нещадно! Их язычники любили, шаманы там всякие, волхвы. Эти, как их, друиды.

— С медвежьими шкурами оно боролось, а с князьями-соколами предпочитало договориться, — сказал Ярослав и добавил: — Поначалу. Вот ты спрашиваешь, зачем Владимиру православие понадобилось — а ведь это тоже сила. Древняя, могучая. Даже к тому времени почти тысячу лет за плечами имеющая. Сила, управляющая душами людей. А у князя — сила другая, военная.

— Ну и правил бы своей военной силой.

— Для управления большой страной ее стало маловато. Завоевать ведь проще, чем удержать. Ну прошелся князь огнем и мечом по чужой земле, этих вырезал, тех запугал. Дань наложил. Увел войска — они снова поднялись. Снова надо усмирять. А церковь действует мягче. Если она пришла, уже не уходит. Стоят храмы, они объединяют общины прихожан, пастыри пасут души, как овец. У священников свои владыки: игумены, епископы, митрополиты, патриархи. У них — грамота. При церквях ребятишек учат учению книжному. В монастырях книги хранят. И пишут там же. Те же летописи. Владимиру нужны были союзники. Нужна была объединяющая всех — и полянина, и древлянина, и северянина, и словенина, и чудина, — вера. И Византии крещеная Русь тоже была нужна. Поэтому они договорились, что Владимир сам крестится, крестит Русь, оставаясь оборотнем, как его отец, как его дед и прадед. Это и был первый оборотный ряд.