Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Я прямо почувствовала, как расслабился дядя Гриша, увидел более-менее знакомую вещь.

— Так вы ведь это уже давно прошли! — с облегчением сказал он, обращаясь больше ко мне, чем к Ярославу. — А сейчас чего заново мусолите?

— Так ведь ЕГЭ ж грядет, дядь Гриш! — простонала я, чуть не заламывая руки. — Вот и заставляют повторять пройденное. Забыли уже все с шестого класса.

— Только детей зазря мучают! — подтвердил дядя Гриша, с интересом рассматривая в учебнике картинку, изображающую новгородское вече.

Ярослав вежливо подождал, пока мы наговоримся, а потом продолжил:

— В 6562 году от сотворения мира умер великий киевский князь Ярослав Мудрый. Чтобы не было распрей и котор, он еще при жизни велел своим потомкам слушаться старшего в роде, который и садится на великий киевский стол. И велел им, потомкам, в пределы братьев не соваться, и из городов не выгонять.

Это вся Русь знала, поэтому исправить было нельзя. Но Мономах и Мономашичи нашли способ. Владимир Мономах, сын Всеволода, в обход всех старших князей сел на киевском столе. А потом, после него, точно также сел сын его Мстислав, ущемив права дядей. И чтобы оправдать захват власти, они заказали монахам новый летописный свод, который теперь называется «Повестью временных лет». Переписанный в свою пользу. Помнишь, Алиса, мы говорили о киевских заказах?

Я кивнула.

— Так вот смотри, как выглядит правильно выполненный заказ.

Ярослав опять зарылся в книгу.

— Старая запись о смерти Ярослава Мудрого звучала так:

«…и тако раздѣли городъı. заповѣдавъ имъ. не преступати предѣла братнѧ. ни сгонити рекь. Изѧславу аще кто хощеть. ѡбидити своєго брата. но ты помогаи єгоже ѡбидѧть. и тако нарѧди сн҃ы своӕ. пребывати в любви

Ѩрославу же приспѣ конѣць житьӕ. и предасть. дш҃ю свою. мс̑ца февралѧ вь. к҃. в суботу. а҃. нед̑. поста вь ст҃го Федора. дн҃ь.

и плакашесѧ по немь людьє. и принесъше и положиша и в рацѣ мороморѧнѣ. вь цр҃кви ст҃ѣи Софьѭ.

житъ же всѣхъ лѣтъ Ѩрославъ. о҃. и. s҃.'

То есть:

И так разделил города, заповедав им, (то есть сыновьям своим), не преступать пределов братовых владений, из городов друг друга не выгонять. Изяславу же сказал: если кто захочет обидеть своего брата, то ты помогай тому, кого обидят, и так урядил сынов своих жить друг с другом в любви. Ярославу настал конец жизни и отдал душу он в феврале месяце, в двадцатый день в субботу первой недели поста святого Федора. И плакались по нему люди, и, принеся, положили в мраморный гроб в церкви святой Софии. Жил же Ярослав всех лет семьдесят и шесть.

А вот как переписали это место в пользу Мономашичей:

«и тако нарѧди сн҃ы своѩ. пребывати в любви».

— Дальше идет вставка:

«самому же болну сущю. и пришед҃шю єму к Вышегороду. разболѣсѧ вемли Изѧславу тогда в Туровѣ кнѧзѧщю а Ст҃ославу вь Володимирѣ. а Всеволодъ (это отец Владимира Мономаха) тогда оу (во) ѡц҃а бѣ бо любимъ ѡц҃мь. паче всеѩ братьѩ. єгоже имѧше оу себе»— конец вставки.

То есть все сыновья сидели, кто где, только Всеволод был при отце, и отец любил его больше всех остальных.

Дальше идут строки о том, что жизни Ярослава настал конец, и опять вклинивается вставка:

«Всеволодъ же. спрѧта тѣло ѡц҃а своєго. вьзложивъ на сани и повезоша Кыєву. поповѣ по ѡбычаю пѣсни. пѣвше.»

Тут и Всеволод отмечен, и себя монахи не забыли, все оказались причастными к такому важному делу. Всеволод хоронил, на погребальные сани возлагал, а попы отпевали.

Потом идет предложение, как люди положили Ярослава в мраморный гроб в святой Софии, и снова приписано: «и плакасѧ по немь Всеволодъ и люд̑є вси», чтобы Всеволод мог быть в первых рядах.

Только концы плохо спрятали и людей, которые уже плакали, из предыдущей строки не убрали, исполнители у них были старательные, но одной старательности мало, тут ведь кропотливый труд требуется, а делали быстро, нагло. И в иных летописях остались записи о том, что Изяслав там тоже был, ни в каком ни в Турове, и хоронил он отца, а Всеволода держал на подхвате.

Но и так — дело было сделано, и заказчик остался доволен.

Ведь потом Мономашичи, как только речь заходила о том, что нарушен лествичный ряд и младшие вперед старших нагло лезут, начинали листать летопись и важно тыкать в это место, дескать, вот, Всеволод был любимее всей остальной братии, и отца хоронил, и поэтому право имеет, и все его потомки тоже.

Ярослав умолк.

Паузой воспользовался дядя Гриша, успевший полистать учебник и туда, и сюда, зависнуть на картинке «Поединок богатыря Добрыни Никитича со змеем», и поколупать пальцем с обкусанным ногтем выбоину в верстаке.

— Хорошо тут с вами, но пора мне, — решительно поднялся он. — Алиска, калитку за мной запри.

Смысла в запирании калитки не было никакого — при желании, можно было легким движением уронить кусок ветхого забора рядом с запертой калиткой и беспрепятственно просочиться на территорию.

Но, оказывается, это был только предлог: когда мы вышли на улицу, бдительный дядя Гриша сказал:

— А чего это у него крест помятый на груди? Может, он сатанист какой — ты, Алиса, смотри мне! Чуть что — звони, я ему из винтаря быстро мозги вправлю, враз юным ленинцем станет.

— Дядя Гриша! — взвыла я. — Это не крест, а птичка. Родители подарили. И что его теперь, за это из дома поганой метлой гнать? Вы сами видите — историю человек любит. Не поленился же в библиотеку сходить, книжек всяких ветхих набрать. Ему же, бедолаге, и поговорить-то об этом не с кем, он же странный, сами знаете, от него все одноклассники шарахаются. А видите, как он вам радуется? Уважает. Другому бы кому ничего бы не рассказал! А перед вами соловьем разливался. Так, глядишь, реферат и сделаем. Оценку хорошую заработаем.

— Не, ну так-то интересно было, — признал неохотно дядя Гриша, — только запутано, у меня от этих «имяше» и «повезоша» чуть не зачесалось все. Но повезло, что без стихов. Рыбу долго не держи, готовь. Заседанию свою историческую сворачивайте потихоньку. Пока.

Дядя Гриша убедился, что калитку я заперла, и только тогда уехал.

Я вернулась в дом.

— Перерыв! Давай омуля поджарим, дядя Гриша волнуется, как бы рыба не пропала.

— Я его не убедил? — спросил Ярослав.

— Не знаю, — честно сказала я. — Может быть, если ты напишешь это все в виде реферата, который мы якобы делаем и принесешь ему, как тогда тетрадь — он побольше заинтересуется.

— Издеваешься? — вздохнул Ярослав. — Конечно же, не напишу.

— Странно это как-то. Ведь язык-то у тебя подвешен — будь здоров. Ты и ту речь знаешь, и нашу быстренько выучил.

— Это свойство оборотня, — спокойно объяснил Ярослав. — Именно так мы к власти и приходим. Оборотень быстро встраивается в новое общество и берет оттуда все, что требуется для выживания. Но с письменным языком так легко не получается, как с устным. Слишком много отличий, нужно время, чтобы перестроиться.