Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Он подтянул поближе к себе мои листки, с которых я так выразительно читала, перевернул последний и прямо на нем написал:

1. А се тружахъсѧ ловъı дѣѧ.

2. Вотъ какъ я трудился на ловахъ.

3. А вот как я трудился, охотясь.

И пояснил:

— Первая надпись — в книгах моего детства. Вторая — в книжках юности. Третья — сего времени.

— Что это?

— А, кусок из «Поучения Мономаха», вспомнил просто, раз к слову пришлось. Но если здесь я еще помню, где что как пишется, то в тексте чуть сложнее у меня все времена слипнуться, не расклеишь. Я себя обязательно где-нибудь выдам. Уж лучше по-французски.

— Но теперь же я помогать буду!

— Я должен научиться сам. Мне здесь жить, — твердо сказал Ярослав. — Так что давай лучше рыбу почищу.

— В белой рубашке?

— Рубашку и снять недолго.

— Дядя Гриша твой знак увидел, насторожился, — заметила я, бросая взгляд на золотую подвеску.

— Боюсь, мало насторожился, — ухмыльнулся Ярослав, бросая белую рубашку на верстак.

Смотреть на него было приятно. Тугие мускулы под слегка загорелой кожей… Джинсы темно-синего, глубокого цвета подчеркивали золотистый загар.

Я подумала, подумала — и накинула на дверь крючок.

А то вдруг дядя Гриша вернется или тетя Неля нагрянет: мало того, что вопреки прямому дяди-Гришиному указанию Ярослав никуда не ушел, так он еще и полуголый тут рассекает.

Точнее, нож точит.

За окном уже смеркалось, я плотно задернула шторы. Включила свет. Печка почти протопилась, пора было закрывать задвижку.

Ярослав наточил кухонный нож и начал чистить рыбу, потрошить ее.

Я достала муку, масло растительное.

Сковороду поставила на плитку.

Подсоленные кусочки омулями мы обваливали в муке и выкладывали в раскаленное на сковороде масло. Они сразу начинали урчать и трещать, масло изредка плевалось жгучими искрами.

Рыба была свежая, только что пойманная, явно браконьерская.

Как-то дядя Гриша папе с мамой рассказывал, что в конце августа омуль в Байкале подходит «на лопатки» — отмели около устья Верхней Ангары и Кичеры.

И с двадцатого августа начинается запрет на вылов рыбы, потому что в сентябре, когда наступают холода, омуль поднимается по рекам вверх, идет на нерест. Наступает омулёвка. Везде стоят кордоны рыбинспекции. Простых рыбаков рыбинспекторы потрошат почем зря — штрафы за вылов рыбы огромные, могут и в тюрьму упечь. А большие люди сами потрошат рыбинспекцию. Например, на время арестовывают инспектора на том участке, где нужно порыбачить. А потом ночами идут грузовые машины с рыбой. У кого нет власти провести Камаз через кордоны, тот улов закапывает в ямы: уже холодно, особенно ночами, рыба не портится. А там и снег землю покрывает.

Когда омулёвка официально заканчивается и кордоны убирают, за рыбой возвращаются. Выкапывают и увозят. Но частенько медведи успевают разгрести ямы раньше, а за ними, зная о медвежьих повадках — рыбинспекторы.

Так что постоянно идет маленькая локальная война не только с арестованными, но и с убитыми и ранеными. Одного из начальников рыбинспекции несколько лет назад на той стороне Байкала застрелили. Вот. А еще в это время люди, участвующие в омулёвке, пьют все, что горит, и трахают все, что движется, или врут, что трахают все, что движется. (Это дядя Гриша потом папе без мамы добавил, а я слышала.)

Ярослав с интересом слушал мой рассказ.

— Обычное дело, — подвел он скупой итог.

И мы съели жареную рыбу, невзирая на ее сомнительное происхождение.

После чего перемирие закончилось, и Древняя Русь снова надвинулась на меня всеми своими «тако» и «тружахъся».

Сытый Ярослав надел белую рубашку и принялся за дело с удвоенными силами.

Только к «Слову о полку Игореве» мы даже не подобрались.

Разговор пока пошел о другом. Я вспомнила, как он рассказывал про изменение записи о смерти Ярослава Мудрого, и спросила, точнее, даже не спросила, а сказал утвердительно:

— Ты не Мономашич. Так?

— Так, — подтвердил Ярослав.

— Ты не Мономашич. А кто?

— Ольгович. Знаешь, кто это?

— Не-а, — беззаботно сказала я. — Но если Мономашичи писали историю, значит, они победители?

— Да. Ольговичи проиграли. На маленьком отрезке времени. На большом — и Мономашичи не выиграли, время сожрало всех. И лучше так проиграть, как Ольговичи, чем так выродиться, как Мономашичи.

— Как?

— Потом объясню.

— Ты все потом обещаешь! — обиделась я. — Обещал все по полочкам разложить — и где? Смерть Ярослава Мудрого приплел.

— Алиса! — возмутился Ярослав. — Я тебе попытался показать, как выглядит заказ, политический заказ. Именно так была заказана и выполнена «Повесть временных лет». Что-то убрано из старых летописей, что-то вставлено. А «Слово о полку Игореве» было создано, потому что молчать дальше не было никаких сил! О чем оно? Что в твоих бумажках написано?

— Ну… О патриотизме там, — зашуршала теперь я бумажками, злясь, что он сам их сначала перевернул и исписал разными непроизносимыми словами, а теперь ответ требует, — оно о э-э-э…, черт, о решении общенародных задач, о сплочении русских земель, и вообще вон тот лист отдай!

— Ага, щас, — это Ярослав не о листе, это он о моем ответе так ехидно завернул, — «Слово о полку Игореве» говорит о вероломстве, о предательстве, о лжи. О коварстве. О трусости. О подлости. О слабости тех, кто требует, чтобы их называли сильными. И о настоящем мужестве, настоящей силе. О том, что лучше иметь искреннего противника, чем лукавого родственника. Оно о нас, оборотнях. Что ты знаешь об оборотном ряде?

— Ничего я не знаю об оборотном ряде! — не менее ехидно ответила я. — Кто я такая, чтобы что-то знать об оборотном ряде? Откуда я о нем могу узнать?

— А как же твой любимый учебник, который ты так горячо защищала? — Ярослав потряс учебником шестого класса. — Даже в нем следы остались.

— Покажи где!

— Открывай раздел «Образование Древнерусского государства», — сунул учебник мне под нос Ярослав.

Ну и открою. Тоже мне.

— Пожалуйста!

— А теперь листай до страницы тридцать три, где карта. Видишь, там стрелочками обозначены военные походы княжеских дружин? По-вашему, это девятый и десятый века.

— Ну, вижу. И что?

— А теперь листай до страницы пятьдесят два, там уже Русь в одиннадцатом и двенадцатом веках. Чувствуешь разницу?

Если верить карте, то раньше древнерусские князья шарашились где только не попадя. И на севере, где Новгород и Ладога, и на юге ходили в Константинополь, и на востоке Волжскую Булгарию потрошили, и по Волге сплавлялись, и по Кавказу носились — красными стрелочками, как заячьими следами, было испещрено всё. ВСЁ! А карта следующих двух веков была куда скромнее, стрелочки все больше на запад показывали, до Берестья, Владимира и Перемышля.