Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

«Слово о полку Игореве», главной частью которого было «златое слово» Святослава Всеволдовича, вероятно, было сложено и исполнялось в Киеве при дворе великого князя по случаю приема необычного гостя, нуждавшегося во всеобщей поддержке, — князя Игоря, только что вернувшегося из половецкого плена.

Все части поэмы, несмотря на их кажущуюся пестроту, логически связаны в одно целое и подчинены единому замыслу — воздействовать всеми средствами на свою взыскательную и, вероятно, разномыслящую аудиторию. Если поэма исполнялась впервые при дворе великого князя по случаю пребывания в Киеве Игоря, приехавшего просить серьезной помощи для восстановления нарушенного им равновесия, то можно думать, что слушателями «Слова» были многие князья или представленные при великокняжеском дворе их бояре.

В запеве и первых разделах певец коротко воспевает те печальные события, которые все уже хорошо известны, может быть, из рассказов самого Игоря. Здесь задача автора состоит в смягчении вины инициатора похода. Подробности опущены. Автор не занимается оправданием Игоря, а очень умно окружает события поэтическими красотами, стремясь в то же время показать фатальную неизбежность трагического конца. Несколько горьких слов в адрес Игоря все же сказано, но это сделано не от лица самого автора, а от лица введенных в поэму немцев и венецианцев, греков и мораван, которые одновременно прославляют Святослава за разгром Кобяка».

Язык у меня уже заплетался, пришлось остановиться на секундочку, но потом я упрямо продолжила!

«Далее идет главная часть, ради которой все и было написано, — «златое слово» Святослава, своими доблестными делами подтвердившего свое право возглавлять общерусские военные силы. Контуры этой части поэмы могли формироваться несколько ранее, когда русские силы противостояли наступавшему Кончаку и вышли на высокий берег Днепра от устья Стугны до устья Роси. Тогда Святослав действительно обращался ко многим князьям, и многие «помощи» пришли «постоять за землю русскую». Тогда же на этих киевских высотах выявилось и другое — что князья не ладят между собой, что иные из них норовят уклониться от общего похода («но розно им хоботы пашуть…»)

Потребность призыва к единству, возникшая в середине лета 1185 г., оставалась и в конце этого лета, когда происходила встреча Игоря со Святославом. Некоторые адресаты «златого слова» могли находиться тут же, в чертогах великого князя, от имени которого автор обращался и к прославленным монархам, широко известным в Европе, и к мелким, но суверенным князьям. Такие князья, как Рюрик Ростиславич и Ярослав Всеволодич, вполне могли быть в числе первых слушателей поэмы, так как судьбы Южной Руси и формы помощи Игорю не могли быть решены без их участия и эти князья могли быть тогда гостями Святослава Всеволодича.

Сила поэтического вдохновения, глубокая мудрость и понимание общенародных задач прекрасно дополняли обычные дипломатические документы и речи послов, с которыми Святослав мог обратиться к самостоятельным феодальным властителям Руси. В списках или устной передаче крылатые слова поэмы должны были быстро облететь десятки городов, и это в особенности относится к личным обращениям к поименованным в «златом слове» князьям.

Итак, «златое слово» — это облеченное в поэтическую форму дипломатическое обращение великого князя с просьбой оказать помощь Игорю, т. е. прямой ответ на главный вопрос гостя — просителя.

Автору поэмы нужно было дополнительно убеждать свою аудиторию в опасности усобиц, княжеских раздоров и использовании половцев в качестве кондотьеров.

Следующий раздел посвящен историческим ссылкам на события XI в. Не подлежит сомнению, что автор рассчитывал на очень знающих слушателей, которые с полуслова понимали его намеки, хорошо знали исторических лиц и события столетней давности. Поэт был чужд придворного раболепства и в интересах объективности и большой общенародной патриотической идеи смело выступил в этом разделе против Олега Святославича, приходившегося родным дедом главным героям «Слова» (Святославу Киевскому, Игорю и Всеволоду). Зато «великого и грозного» Святослава поэт приравнял к самому великому Владимиру Мономаху.

После смелых и ярких исторических экскурсов, говоривших о судьбах всей Руси, поэт снова вернул внимание своих слушателей к делам текущих дней, к судьбе своего сегодняшнего героя — Игоря.

Осенью 1185 г. Судьбы Руси воплощались в Игоре и его беззащитном княжестве.

Многое зависело от того, получит ли помощь провинившийся князь, пошлют ли на юго-восток взамен погибших путивлян и курян другие князья своих воев, или несчастная Северщина будет оставаться распахнутыми воротами враждебного Поля? Сойдутся ли к Киеву Галицкие или суздальские войска оборонять Русь и наступать на степняков?

И вот для того, чтобы вернуть слушателей из далекой старины к современности, чтобы несколько ослабить их естественную антипатию к Игорю, автор вводит в поэму бессмертные строки о муже и жене, разделенных многоверстной чужой степью. Жена томится неизвестностью в пограничном городе, она выходит на крепостные стены и, как Андромаха, молит богов спасти ее мужа в далекой стране. А слушатели знают, хорошо знают, что этот город вскоре оказался в кольце половецких войск, что его заборола, где плакала Ярославна, пылали в огне, и это усиливает драматизм положения героини.

Поэт переносит слушателей на другой конец степи: там князь-пленник совершает дерзкий побег, на коне и пешком, каждую минуту рискуя быть окруженным погоней, он ускользает от разъяренных Кончака и Гзака и находит ту единственную дорогу, которая укрыла, уберегла его и позволила увидеть родную землю. Своей смелостью Игорь как бы склонил судьбу снова на свою сторону.

Заканчивая, певец как бы напутствует Игоря, спускающегося с киевских гор, и провозглашает славу ему и здравицу тем князьям и воинам, которые защищают русский народ от «поганых полков». Снова конкретное, относящее к князю Игорю, сплетено с общим, общерусским, подчинено ему.

На исполнение «Слова о полку Игореве» певцу потребовалось времени, вероятно, всего около часа, но сколько высказано мыслей, сколько вкраплено драгоценных поэтических образов, сколько широких полотен нарисовано гениальным художником!»

Уф, у меня язык в трубочку завернулся, пока я это все продекламировала…

А Ярослав где-то с середины моей, ну, то есть не моей, пламенной речи, очень обидно смеялся. Обидно — потому что он делал это не на показ, чтобы меня уесть, нет, ему, и правда, было очень смешно.