Ольга Озерцова - Веснянка

– Я вам наколдую, я сейчас сам так оборочусь. Ой, опять ты, что ль?

В ответ он услышал девичий смех, а Ходота попросил:

– Дай меду-то!

– Что-то девки у нас озорничать стали хуже нечисти. Я пойду, я тут кое-что задумал. А вы лучше целуйтесь, чем на чужой мед зариться, – бортник скрылся между деревьями.

– И то правда. Пойдем вместе искать травы, дай руку, да не бойся, то заяц, не лешак.

Веснянка увидела Ходоту с Малушей. Они обнимались, и ей показалось, что словно свет сиял вокруг них и трава пригибалась перед ними.

Ой, девушки, сюда, на купальню.

Ой, где Лада купалась, там трава расстилалась.

А где Ярила купался, там берег колыхался.

Веснянка пошла туда, где слышались смех и всплески.

Ох уж эта купальская ночь!

– Ой, девица, как бы тебе не заплутаться и вместо мил-друга с чужим не загулять.

Веснянка удивленно посмотрела вверх: на суку сидел леший, держа чашу с медом, подмигивал озорными глазами и болтал ногами.

– Куда ж ты идешь?

Вдруг сук обломился, он свалился вниз. Теперь на земле лежал Бортята в мохнатой шкуре. Веснянка насмешливо взглянула на него и побежала к реке.

– Ты, Бортята? – старик подошел, сел рядом на теплую землю и прикрыл глаза. Звуки леса наполненно шумели. Вот оно… Что за воздух! Стоит только вздохнуть, и видишь, слышишь все на свете. Вся жизнь в одном вздохе…

Бортята потер ушибленную спину и вдруг вздрогнул:

– Вот это да, такого чуда я еще не видывал! Хотя я многих из них знаю.

Страшное, несуразное существо с огромными рогами, прыгая по кочкам, бежало к ним.

– Это что еще за нечисть?

Бортник приподнялся и схватил его. Но в руках его остались рога, а в лес улепетывал Светик.

– Вот леший.

– Им радость, а нам мудрость, Добрита. Радость да юность всегда правы.

– Чуешь, пахнет медом и травой?

– Выпей, – бортник протянул старику чашу, – я это от всех уберег.

И запах меда и травы останется самым золотистым в жизни.

Ночные цветы так дерзко пахли, как будто земля перед ними грешна. Они поднимались на тоненьких стеблях самозабвенно, безудержно наполняя все томящим, острым, нежным запахом.

Волк спустился к реке и замер. Перед ним вся в травах и зелени стояла богиня этой земли. Она была совершенна, во всем ее теле легкое напряжение и стремление. Но эту ее красоту не замечаешь – только глаза ее смотрели, но не видели его, углубленный взгляд, словно все ощущает. Она вслушивается в звуки этой ночи. Словно струи, волосы по телу. И взлетела дугой в воду, поплыла, и по тому изгибу он вдруг увидел, что перед ним была Веснянка.

Дыхание сорвалось, он хотел горячо рвануться… Но вместо того, чтобы броситься к ней, волк закрыл глаза и побежал прочь до травы, упал. И часто дышал. Трава шумела густо, горячо, влажно.

Я не трону ее.

Мне не нужно это, это мне…

Он прижался к земле. Его большое тело как будто беспомощно вздрагивало.

Казалось ему, что травы этой земли пахнут ее руками.

– Как счастлив тот, кто имеет право.

Даже травы этой земли пахнут колдовством. Под ладонями у него шевелилось живое, билось чье-то сердце.

– Что это со мной?

Токи земли пронзили его. И он почувствовал, что он только лишь один из жаждущих, что травы, деревья тоже дурманяще тянутся, ждут чего-то. Земля властно притягивала всех. И ему вдруг захотелось закричать, ведь он же был волк, и его жизнь – другая жизнь; заметались на коже ожоги, раны – и запах цветов. Он прижался крепче к земле, невыносимо – боль металась, горящие ветки и ночные цветы раздирали его вздрагивающее тело, ожоги и цветы… жили в нем, не примиряясь. Боль сжала его. И он хватался за слабые стебли жесткими руками.

А они тихо шелестели, наклонялись над ним, казалось, хотели поведать ему что-то важное… Но он не вслушивался, отвернулся от них, испугавшись, что сомнет слабые лепестки, раздавит их.

У вас тут счастье.

Но вы не знаете…

Того, другого, нет для вас. Светлое незнание. Я чужой. Я не могу быть с вами, чужой, не для меня это. Но он ощущал, что краса, как отрава, как тот напиток, жгучий и солнечный, входит в него. Она стелилась под ноги цветами, звенела соловьем, опутывала травами, песнями. Она растрачивала себя, швыряла себя навстречу ему, вся раскрывалась, как цветок с распахнутыми лепестками. Он мог его сорвать – и тот бы доверчиво лег к нему на ладонь. Все было дано в неспрашивающей, безудержной щедрости. Будь ты волком… или сыном солнца. И эта ночь растрачивалась, изливалась… и не спрашивала. Никому, ничему не было дела, кто он. И все было для всех. И в этом их истина… Его звали, ему дарили себя каждый лист, каждая травинка.

Он растерянно поднялся с земли.

Какая-то странная, размягчающая благодарность охватила его, сжала губы, и что-то подобралось к глазам, как тогда, в кукушкину ночь, когда она так страстно, горько рвалась из его рук, – и потекло по щекам.

И боль красоты… Она – Веснянка – такая спокойная, величественная, единая с этой ночью.

Эта боль… Он пытался смахнуть с ресниц похожие на дождь капли.

Боль впервые была щемящей и светлой.

– Ну идем же, идем, скорей. Что ты здесь стоишь?

Девушка, та, что была с Ходотой, потянула его за руку, подвела к реке и, оставив, убежала.

В темно-зеленом влажном сумраке выходили из воды девушки с распущенными волосами. И замерли, вслушиваясь.

И все тоже услышали… словно бесконечную песню. И листья, и травы вдруг обрели свой голос. И шептали песнь познанья и тревоги: как был создан мир подлунный, мир подлунный и прекрасный… и под эти тихие извечные звуки девушки закружились. Они стремительно раскидывали руки, обнимая все кругом, и под их ногами цветы раскрывали лепестки, будто ожидая прикосновения.

К волку подбежала одна из них, очень красивая. Протянула ему цветок.

– Спасибо, это слишком хорошо для меня, я не возьму это.

И только тут он понял, что перед ним Веснянка. Второй раз он не узнал ее.

Он протянул руки… Она уже убегала. Он протягивал руки…

Убегала прочь.

И волк дышал воздухом этой ночи.

Они все – дети, девушки, старики – спускались к реке, бросали в нее венки, смеясь, поднимая брызги. И раззвенелся смех по лугам, смех девичий, дыханье людское, шелестенье травы над водой…

Вдруг ему стало плохо… Дурманом пахли цветы. И не было в этом мире места боли.

И волк дышал дурманом человеческого счастья. Опустил глаза. Когда он поднял их… что-то далекое мелькнуло в его взгляде.

– Скажи, русалочка, ты в росных травах родилась?

Она кивнула.

– Они густые и пахнут, шумят.

– Расскажи мне, что в водных струях, в листьях.

– И из чего лунный свет?

– И из чего лунный свет.

– А посмотри в мои глаза.

Но когда он наклонился к ней, вскочила, смеясь, побежала к реке…