Ольга Озерцова - Веснянка

Что-то цеплялось колючками за платье, выглядывая из-за ветвей. Падая, увидела, как две темные руки протянулись к ней. Очнулась она в горячих объятиях. Чудище что-то шептало ей. Голос показался очень знакомым, и от этого стало еще страшней. Сердце бешено колотилось.

– Не надо, оставь меня. Я хочу к людям, я люблю людей. Их, а не тебя, отпусти!

Вдруг сквозь листья она увидела звезду. Взмолилась к ней:

– Возьми меня к себе, помоги!

И прошептала чудищу:

– Я лучше умру, я не буду с тобой, пусти!

И снова почудился очень знакомый голос…

Она почувствовала, что под ней мягкий мох, ослабла и погрузилась в него. Ей показалось, будто на ее руки падает что-то горячее. Уже не было страшно, хотелось только уйти навек в прохладный мох. «А вдруг это чудище плачет, откуда здесь в лесу горячая роса?»

Очнулась Весняночка среди высоких трав и фиалок. Она была такой слабой, будто переболела трясовицей, и с трудом вспомнила, что произошло с ней: кажется, ходила гадать за ночной красотой, заблудилась, бежала и встретилась то ли с лешим, то ли с волком, который хотел ее взять к себе, но отпустил…

Она вернулась домой. Шли дни, страх ее забылся. Но только все не приходил ее друг. Почему?

Наступил день проводов Костромы [45].

Люди сделали из соломы большую куклу, обрядили ее и с шумом, песнями и смехом несли к реке.

– А что, важнец Кострома вышла!

С бубнами и сопелями прыгали вокруг нее. Золотистый запах лета прятался в соломе, с ним Костромушка вобрала в себя всю силу колосьев и трав.

– Не пойму я, глупую куклу хороните, а радости… Что вам в ней? Обрядили сноп да бегают вокруг. Каждый день у вас праздник – только б не работать.

– Да что ты, Бозко, зачем тогда жить. Ведь живем-то для радости.

Женщины стояли вокруг Костромы и причитали:

– Матушка, Костромушка! На кого ты нас покинула, закрылись твои ясны оченьки.

Все разделились на две толпы. Одни подходили к кукле и пели, причитая как бы от настоящего горя:

Но другие, приплясывая, со смехом кричали:

Костромушку подняли высоко вверх. Веснянка бежала по берегу реки к веселой гульливой толпе, вглядываясь в пляшущих. Почему он не пришел на их праздник? Оттого и ей будто уже не так весело. Где же он сейчас? Она вспомнила, что он живет в глухой чаще. Не пойти ли разыскать его?

А рядом с ней крикливая, непочтительная толпа кинулась к Костроме, пытаясь вырвать ее у смеющихся и отбивающихся защитников.

Они выхватили куклу и стали растаскивать, разрывать ее на части.

Все вместе со смехом разбрасывали куски соломы по полю, а то, что осталось, кинули в реку, причитая:

– Пойди душа ее прямо-таки в рай, таки в рай, таки в рай!

Молодые парни прыгали в воду, остальные разбежались, кто в лес, кто к роднику.

Веснянка тоже пошла было за всеми, но ноги как-то сами собой понесли ее в сторону, за рощу… Веселые голоса остались сбоку.

– Надо бы разыскать его, мы радуемся, а он один.

Она шла по лесу. Вспомнив его рассказ, обогнула холм, рощу, сосновый бор. Шла долго и вот оказалась в чаще.

Вдруг она остолбенела: перед ней появился огромный волк, зло глядя на нее. Она вскрикнула, тотчас же раздался свист, и зверь исчез в чаще. Она бесстрашно прошла еще несколько шагов.

В маленькой избушке у входа висела шкура и, согнувшись, опустив голову, сидел кто-то, похожий на человека. Он поднял глаза и долго смотрел на нее. И вдруг среди черных обросших елей ему привиделось – шла девушка. Закатное солнце охватило ее. Вся как светлое пламя, виденье… Тут он понял, что это не снится. И предчувствие приближающейся боли сжало сердце.

– Ты сюда зачем?

Она видела темную хижину, и в ней – человек в волчьей шкуре. Он… поднялся… Разогнул могучие плечи.

– Ты… волк?

И вдруг девушка из светлого пламени покачнулась, и вместо нее перед ним метнулся обжигающий огонь, словно горящей веткой хлестнули по глазам.

Он распрямился и, не отрываясь, смотрел на нее.

– Да, я волк.

И она вдруг увидела: исчезли знакомые черты, тот согнул руки, жесткие и жестокие, хмурый, бессмысленный взгляд… В лице его посерело, и только потухший звериный взгляд – не видящий ее зверь…

– Я… я пойду.

Он кивнул. Она бежала и не почувствовала – в звере… что-то изменилось. Пламя исчезло… Теперь он видел, как сквозь чащу удаляется от него легкая девушка в закатном розовом тумане… Она убегала без оглядки, но если бы обернулась, то увидела, как в чужих звериных опустошенных и тяжелых глазах пробивается человеческая мука.

Густая трава клонилась к земле, будто не могла удержаться. Веснянка косила ее.

Так вот у кого она хотела просить защиты тогда в кукушкину ночь – у него самого от него же.

Он волк, чудище. Пригоже ли ей, дочери сынов солнца, любить волка? О такой любви к зверю тьмы надо молчать, никому не скажешь.

Зверь, чудище, волк…

Вдруг серп, словно наткнувшись на что-то, выскользнул из рук и задел пальцы. Что-то вспыхнуло в траве – перед ней блуждал цветок, но травы быстро сомкнулись, будто не хотели, чтобы она разглядела его. «Купальская ночь скоро…» Она села на землю, осматривая порезанную руку.

– Веснянушка, пошли по ягоды. Что с тобой?

Малуша и Ходота участливо смотрели на нее, она показалась им непохожей на саму себя, затуманенной, растерянной.

– Нет, нет, – торопливо, словно испугавшись, заговорила Веснянка. – Я руку порезала, вы идите, а я к роднику спущусь, обмою ее, идите.

И Веснянка, бросив серп, торопливо побежала от них.

Двое стояли у березы. Он обнял ее, и она потянулась к нему. Тогда он поцеловал ее в губы осторожно и нежно.

– Малушенька, жить без тебя не могу!

– Какое счастье быть любимым.

Волк смотрел на них.

Ходота тихо провел по ее волосам, Малуша вдруг охватила его шею и прижалась к нему.

– Мой хороший.

И ее слова отозвались в душе волка болью. Они поцеловались и пошли куда-то в лес, рассеянно, словно не замечая дороги, по которой бредут.