Ольга Озерцова - Веснянка

– Ты, незнакомая богиня чужой земли. Ты, далекая как и Веснянка. Я все отдам, в землю уйду. Скажи, я не для нее?

Его окутала дымка… И ничего не было, только туман. И он почувствовал на своих губах нежный запах… Будто его, волка, поцеловали. Его, волка?

Она прижалась лбом к холодному дереву.

Нет у меня ничего, и никому ведь не скажешь.

Ей не было больно. Но стала она сохнуть, в сердце был какой-то шершавый ком и не проходил. От него нельзя было избавиться, оттолкнуть от себя эту тоску-сухоту, и песня будто не могла ожить в ней, пока внутри так пусто.

А у песни вкус земляники. Она рождена в травах, пахнет солнцем, ключевой водой, хлебом. Можно знать все на свете и не спеть песню.

Прошла бы сушь в душе… Неужели в ней никогда больше не родится песня?

– Земля, верни мне ее! Все то темное, что было с волком, не страшно, Великого страха ночного не боюсь, но только…

Она стояла на склоне холма.

Верни мне мою песню.

Боль изострила сердце, немота его прошла, но чтобы родилась песня, нужно еще что-то.

– Я кажусь себе совсем пустой, как пузырь на воде.

Вкус и цвет земли, запахи ветра, все ушло от нее.

И показалось, что нет сил больше выносить себя и свою муку, уйти бы от себя. Рядом шумела березка, ветер шелестел в ее листьях. Ее осенняя рана зажила, она стояла легко, беззаботно, ее листья напевали что-то. Веснянке захотелось превратиться в дерево [50]. И волосы обернутся ветками.

Стать бы мне березою, стать бы мне кудрявою.

Ветер развевал косы. Если она превратится в дерево, то будет чувствовать только ветер, не будет больше больно. И не сможет сбежать с горы. Она ощутила, как усталость и тоска становятся все серебристей и вылетели… Воздушные струи охватывали ее. И уже Веснянка не может шевелиться, тело онемело.

– Нет!

Ей стало вдруг страшно, она с усилием рванулась и побежала.

Из леса тихо вышел ссутулившийся человек и встал на опушке.

Она обернулась. Волк стоял в шкуре, хмуро потупив свой волчий, мертвый, безжизненный взгляд. Веснянка испуганно вздрогнула и поспешила прочь.

– Лучше бы мне не родиться! У волка свой дом, своя жизнь… Не приходи в наш светлый край! Ты чужой здесь, как короста на дереве твое сердце. Но почему же мне темен мой светлый дом? Почему?

Веснянка остановилась, как тогда весной, около дуба.

– Скажи, вечный дуб, ты много знаешь!

И сейчас ей показалось, будто она услышала:

– Солнце растапливает даже холодный лед, значит, мало в тебе солнца.

И волк видел, как испуганно идет Веснянка к деревне, к своему светлому дому. Там ее мир. Она будет петь, будет смеяться. Внезапно в его грубых руках возникло ощущение ее волос, ладоней… Иди, дари счастье другим. Он видел, как она удаляется – маленькая, беспомощная. И вдруг всем телом ощутил, как уходит его свет. И протянул к ней руки… Она обернулась… Увидела его лицо, пошатнулась и побежала прочь. И тонкая стена травы отделила ее от него навсегда.

Только не смотри на меня так. Кто же это придумал, какой бог – людские глаза.

И все эти обычные глаза казались ей пустыми по сравнению с его горьким взглядом.

В его доме сидел человек. Он сразу почуял дурной его дух.

– Послушай, волк, тебе ведь холодно здесь, и к тому же ты взял нашу жену.

– Что ты хочешь от меня? Я не привык к гостям, это место заказано для людей.

Человек вздрогнул. Человековолк кутался в шкуру и страшно смотрел на него от сосны.

– Послушай, ты хозяин леса.

– Это не твое дело.

– Помоги нам, – человек криво усмехнулся. – Мы опять пойдем рубить березу. Помоги. Неужто тебе ее жаль? А Веснянка самая обыкновенная. Из простой девки что сделали. Скоро молиться ей будут.

– Иди прочь.

– Она ведь и тебя обидела.

– О чем ты говоришь?

– Знаю я, это ведь ты ее у меня тогда вырвал.

Волк взглянул на него, и Боз вдруг испуганно повернулся и побежал прочь.

Веснянке снилось, что отрывают, режут ей косы.

Она росла долго, каждую весну встречала она рассветы.

И вздохнув, упала красавица береза… медленно, как женщина на колени, и косы зеленые по траве.

Веснянка вскочила, побежала на холм. Сон оказался вещим. Береза лежала на земле, и ветер шевелил ее свертывающиеся, умирающие листья.

Ярилка, чтобы не слышать их криков, брел в другую сторону, по холмам. В висках мучительно стучало, все мутилось. Может быть, они и правы, может быть… потому что зло надо убивать, изгонять. Он сам было, схватив стрелы, побежал с ними, но сейчас ему хотелось забыть эти вдруг изменившиеся лица. Он остановился перед могучим дубом.

– Я не понимаю, вечный дуб. Убить нашу березу, беззащитную. Этого не прощают. Но так гнать его, так ненавидеть! С нами что-то не то творится, вечный дуб…

Он брел. Навстречу ему шла женщина. Длинные волосы и строгое лицо – не Мокошь ли? Лицо было знакомо.

– Веснянушка – ты? Что с тобой? Я не узнал тебя.

– Здравствуй, Ярилка, – она подошла ближе, на губах у нее чуть растерянная улыбка. – Ты знаешь, друг, меня, наверное, сглазили…

– Кто? Этот, – Ярилка растерялся, не зная, как назвать, – ну… Волк?

– Ты тоже так о нем думаешь?

– Не знаю, Веснянка. Но если его погонят, меня с ними не будет.

– Что? Как ты сказал?

Ярилка закусил губы и, с трудом подыскивая слова, выдавил из себя:

– Темна душа его, волчья она… Весняночка, это он накликал на нас беду, он принес нам злобу. Это он убил березу. И народ решил…

Ярилке хотелось увернуться, спрятаться от пристального взгляда Веснянки (Что за глаза у нее стали!) и докончил, отвернувшись:

– Загнать, убить волка. Вернуть в наш дом любовь, солнце. Пока он не пришел, мы были счастливы. В нем все зло, он виноват, пусть будет жертвой.

Громкие, визгливые крики донеслись от рощи. Веснянка вздрогнула. Посмотрела каким-то не своим тихим и ясным, а темным и больным взглядом.

– Так не избавляются от зла, – и поспешила туда, где была охота.

Волк тяжело убегал, ломая ветки, оставляя кровавый след. Испуганно пятилась и пряталась за спины окружающих женщина из-за болота. Он один, могучий, задыхающийся, бежал в черный, угрюмый, спасительный лес… от них.

Крик визжал в ушах. Они гнали его… Гнали. Ее братья, и она с ними. И он вдруг остановился. Обернулся. Посмотрел. Долго смотрел на них… Кровь стекала быстрыми каплями по виску, руке. Не опуская взгляда, он вдруг осел, опустился на землю. Мир был чужим. Он очень медленно, медленно падал на землю. И уже припадая к ней, приподнялся на руке и все смотрел, смотрел.