Ольга Озерцова - Веснянка

Девочка тихо повторила:

– Уйди, ты несешь нам, светлым, темную ночь.

Ей было стыдно признаться, как она столкнулась с тем, зловещим. Ей хотелось закрыться руками и позабыть, поверить, что ничего не было.

– Ты несешь нам, светлым, такую тьму.

А отец все заботливо смотрел на нее, ни о чем не спрашивая.

– Отец, помнишь, бабушка сказывала сказку о женщине, полюбившей волка?

Тот молча смотрел на нее.

– Отец, пожалей меня. Нет, я уже не люблю его, зачем мне тьма. Я не хочу, мне он не нужен, я не нужна ему. Он оттолкнул меня. Но только за что, за что эта боль… Отец, зачем мне это?

И она, зарыдав, упала на колени, а старик гладил, гладил ее волосы.

Так вот какую жестокую нить сплела Мокошь, сидящая на болоте, вот откуда придет к ним в дом ночь. Его дочь, его Веснянка – полюбила волка? А если так, может ли он вырвать это из ее сердца? Какое право имеет он ограждать от страданий? Разве не сама земля послала людям боль?

Светик вошел в избушку, сел рядом с Веснянкой.

– Опять грустишь? На тебя это так не похоже! Но хоть ты и грустишь, я все равно, когда вырасту, полюблю твою дочь. Ты будешь с волком, и у вас родится дочка.

– Что ты говоришь? Какой волк, откуда ты это взял?

– Обязательно. А дочка будет такая же, как ты, только грустная. Волк знал много боли.

– Светик, да что ты говоришь? Я и волк, как это?

– Понимаешь, я знаю. Бабушка говорила, детям многое открыто, – он лукаво улыбнулся. – Просто так будет хорошо. Он тебя любит.

Она с болью слушала детский щебет.

– Меня все любят.

– Нет, не так, как он.

– Ты что, говорил с волком? Где это ты его видел? Вот я пойду, расскажу отцу, он тебя отучит по дикому лесу бегать.

Светик обиженно замолчал, поняв, что проговорился. Но увидев, как она вдруг задумалась, склонив голову, прикрылась рукой, он снова подсел, отнял ее руку от лица.

– Да, мы с ним дружим. Он учит меня. Он не злой, он несчастный… Его звери любят. А он любит тебя.

– Он не умеет любить, Светик, и у него другая подруга.

– Да, я ему говорил, зачем ты с ней живешь? Но он мне не ответил.

И вдруг засмеялся, поцеловал ее в щеку.

– А я все равно полюблю твою дочку, твою и волка.

И выбежал из избы.

А весна все не приходила на землю. Каждое утро вставал старик и смотрел на застывшее серое небо.

Он знал, что каждый год приходит весна и что та детская сказка не права. Но недвижно стояли, отгородившись от всего толстой корой деревья, и с неразрешимой болью думалось ему про дочь и ее любовь к волку. Боги оставили их, Веснянка уже не поет…

Как-то мгновенно, без ручьев, стаял снег. Ночи держались холодные. Земля засохла. К корням не подходила влага. И все не было дождя.

Веснянка смотрела из окна. Над лесом было ровное, гладкое небо. Отец ушел то ли в поле, то ли в лес. Быть может, он хотел найти признаки приближающейся весны. Они не говорили о том скрытом горе, поселившемся в их селе. Но каждый думал, откуда появилась эта порча, как ушла от людей их радость? Ведь были они любимы солнцем. Веснянка видела, как отец мучился этим, иногда смотрел на нее и ждал, не запоет ли она. Когда она не вышла встречать птиц, он ей ничего не сказал. Да и как-то не заметили все, как те прилетели. Трава вылезла жухлая. И главное, не было солнца, как будто зима и не кончалась. Весна прячется. Не вдохнула во все кругом свою особую светлую красу, не гладила пальцами травы, не передавала им тяги к солнцу, не расправляла лепестки цветов, не трогала почек. И первая зелень родилась желтой и слабой. Но где-то все же она есть, может быть, за мокрыми кустами бродит?

И вдруг Веснянка поднялась… Надо куда-то пойти, надо ее разыскать. Она надела белую до пят рубаху, которую носила в юности ее бабка, когда ходила за тайными травами, и вышла из избы. Было еще рано. Босая, шла девушка по мокрой земле к заветному холму. Кругом по низинам среди кустов стоял туман. Она шла, потому что ей нужно было куда-то пойти, позабыв про все, протянув с мольбой руки. Ей нужно было остаться наедине с собой и со всем миром, чтобы в душе что-то родилось и прояснилось. Земля холодила ноги. Уйти, задуматься… Она подходила ближе к Ярилиной горе и сильнее чувствовала, что весна все же где-то таится. Темные ветви тянулись, жалкая трава внимательно напряглась. Веснянке пришло чувство своей причастности ко всему этому: сейчас, когда у нее ничего не осталось, даже себя, земля все-таки была рядом, ждала ее. Тишина стояла необыкновенная… Девушка будто заново увидела, стоя на вершине холма, дальний лес, реку. Нет ни боли, ни страха, ни надежды… Влажный туман медленно наползал оттуда, где зеленели первые листья, весенний запах поднимался вместе с ним из земли. Она скрестила на груди руки. И осталась наедине с весной. Ей ни о чем не думалось, она не искала какой-то тайны, как раньше. Ей нечего было ждать, ее любовь была страшной, и сама она теперь другая. Туман все больше клубился, вот он дополз до родника, запутался в ивах, как-то странно осветлел. Веснянка явственно услышала, как сильно зажурчала вода, осветилась, туман зашевелился, слегка разошелся, и из светлой полосы, поднимавшейся из источника, появилась она… Та, которую многие никогда не видят в своей жизни. Она мягко раздвинула туман, спустилась на озеро и, отражаясь в нем, смотрела на Веснянку… И пока так смотрела на нее, что-то легкое стало оживать в душе, беззаботное, как весенний ветер, будто та любовь стала чистою и растворялась, растворялась. Веснянка видела только ее глаза… В них была затаенность знания того, как лопаются почки, как раскрываются цветы. Сама она была как тонкая, хрупкая девочка. Главное – это глаза… Она тихо протянула руку, и на дереве лопнули почки. Подняла руки над головой, и показались птицы. В тех глазах было знание, как рождается жизнь… извечно. И Веснянка поняла… И тогда упала на колени и протянула к ней руки. Почувствовала, как поднимается из земли пар, как тянутся цветы, и ощущение лезущей травы, вековечно рождающейся жизни пронизало ее. Туман заклубился, загустел…

Когда Веснянка очнулась, около нее стоял отец.

– Ты вовремя пошла на холм, посмотри, как все расцвело.

– Да, отец.

– Только вот плохо, что гроз нет. Дождя не будет – все погибнет.

Когда стемнело, волк вышел к источнику. Какая-то смутная тоска безнадежная гнала его, будто томление, зажатое в листьях, передалось и ему. Он шел, ломая ветви. Оказался у их родника. И вдруг увидел ее… В сумраке, тоненькая, она склонилась над цветком, раздвигая его светящиеся лепестки, и не слышала ничего кругом. Тогда он подошел и, еще не понимая, что делает, протянул руки, обнял ее, но лишь прохлада, как от речных цветов, коснулась его рук. Она подняла голову и улыбнулась… Он опустил глаза. Та, которую он обнял, смотрела на него всезнающими добрыми глазами. И, читая в его взгляде невозможное желание, такое человеческое, она понимающе улыбнулась. И под этим взглядом он вдруг проговорил то, что никогда бы не сказал раньше: