Ольга Озерцова - Веснянка

И обняла звериную морду, поцеловала ее дрожащими губами, уткнулась в серую шерсть.

Горячие руки охватили ее.

– Ты с ума сошла, любить зверя!

Жаркое дыхание жгло ей губы. Она прижалась к этой груди.

– Они не убили тебя?

Рядом лежал мертвый волк. Волка убили – он жив, жаркие губы прикасались к ее рукам, волосам. Ты ведь… Ты ведь поцеловала волка, тебя любит солнце, уходи лучше.

Он шептал, прижимая ее к себе и чувствуя, что это его, и эту не он настиг, а она сама пришла. Девушка обхватила шею волка.

– Ты жив?

– Они убили зверя. Мне надо уйти. Возвращайся к ним. Лес не для тебя. Я в самом деле волк, которому ты вернула душу.

– Неправда, она была у тебя! Но ты жив.

Ее руки скользили по его лицу как мимолетные прикосновения зарницы.

– Весняночка, послушай меня, я был зол, что добивался тебя… Я был не прав, что не ушел раньше. Я не должен был… Ты добра. Мне надо уйти от тебя.

Только не плачь.

– Ты жив.

Она крепче обхватила его шею, прижалась к нему.

– Мой родной.

Слабость охватила его, и, опустив лицо в ее шелковистые волосы, он почувствовал – будь что будет, но он сейчас не уйдет.

Он взял ее на руки… И крупными каплями пошел сильнейший дождь.

Поднял ее и вдруг понял, что у него человечьи руки. Он был волком, но они мягкие, как у ребенка, и, заглянув ему в лицо, Веснянка увидела кроткие глаза.

Он прижимал ее к груди, шел, под ногами шевелились, оживали травы, и пел:

Дождь лил, обрушиваясь на иссохшую землю, во влажных кустах обрадованно зазвенели соловьи.

Он ощущал в руках человеческую нежность.

И сквозь тучи показалось, загорелось солнце, он протянул девушку к нему, и их голоса слились вместе:

Робко выглядывали селяне из изб.

– Смотрите, жив!

И радостно бежали навстречу. Солнце поднялось выше и заиграло.

Ярилка раньше всех увидел их, хотел побежать навстречу и… вдруг остолбенел.

Из леса к деревне шла девушка, обычная девушка, с длинных волос на простую рубаху стекали струи дождя, но она была как две капли воды похожа на русалочку.

Увидев старика, волк на миг остановился. Но тот сам быстро подошел к нему.

– Войди, брат наш, сын мой, в дом свой.

А дождь лил и лил, щедро лил и лил.

«В языческом мире все необычно: под ногами девушек расцветают цветы, по деревенским улицам ходят колосья, русалки просят друг у друга рубашки, береза зовет гулять девушек, в землю по уши закапывают ведьм, а ребятишки переговариваются с самой весной и т. д. Уж не сказочный ли это мир? В нем все живет, и даже чудак-покойник, умерший во вторник, весело смотрит на пришедших его хоронить. Нет, это не сказки. Просто для первобытного земледельца все реально: и духи, и животные в равной мере… И все настоящее волшебство», – писал Земцовский в предисловии к составленному им сборнику календарно-обрядовой поэзии (Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970. С. 8.)

В реальной жизни славянское (и древнерусское) язычество, очевидно, отличалось от представлений о нем, дошедших до нас в записях обрядов и фольклора. Археологические данные и летописи свидетельствуют не о столь уж мирном, идиллическом характере религии первобытных земледельцев, в том числе и о человеческих жертвоприношениях (принесение в жертву двух варягов по «Повести временных лет», кости людей при раскопках святилищ и т. д.).

И все же особый радостный, просветленный дух был и тогда свойствен какой-то части обрядов, представлений о низшей демонологии. В фольклоре отразилась и сохранилась во многом именно эта праздничная, беззаботная сторона земледельческих верований. Они-то и легли в основу романа «Веснянка», и прежде всего календарная обрядовая поэзия и заговоры – один из наиболее архаичных жанров устного народного творчества.

Тексты подлинные, кроме записей, сделанных в экспедициях МГУ (1976, 1977) и Института славяноведения АН СССР (1980), они взяты из сборников и книг: Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. Ч. I–II. СПб., 1903–1905; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения древних славян на природу. Т. I–III. M., 1865–1869; Земцовский И. И. Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974; Календарная обрядовая поэзия сибиряков. Новосибирск, 1981; Майков Л. Н. Великорусские заклинания, СПб., 1869; Обрядовая поэзия Пинежья. МГУ, 1980; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники, Л., 1963; Сахаров И. П. Сказания русского народа. Т. 1–2. СПб., 1841–1849; Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов, М., 1979; Шейн П. В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, легендах, СПб., 1898. Источники археологических материалов и письменных сведений указаны в тексте примечаний.

Обложка оформлена по мотивам картины Н. К. Рериха «Поцелуй земле» (1912)

Ярила – имя славянского божества (о значении корня см.: Иванов, Топоров. С. 184), встречалось и как имя собственное в Древней Руси (см.: Веселовский С.В. Ономастикой. М., 1965. С. 381).

Обычай чудить, делать завалы, куролесить, очевидно, имеет и какое-то ритуальное значение. «На заговены борону волочили, все растаскаем у мужиков бороны, чтобы свадеб больше было»; «где девки есть, разберут въезд, как старики ни караулят»; «молодежь тащила все, что попадет под руку, заваливали вход в дом»; «где перед домом лавочка – унесут, двери снимут – соседу занесут»; «смеху было: вся деревня раньше играла» (Соколова. С. 254–255).

Боз – имя вождя антов (IV в.), объединившего славянские племена и распятого готами. О нем упоминает готский историк Иордан (VI в.) (О происхождении и деяниях готов. М., 1960).

Бортник – человек, занимавшийся сбором меда лесных пчел. Араб Ибн-Русте (X в.) писал: «Из дерева выделывают они род кувшинов, в которых находятся у них и ульи для пчел, и мед пчелиный сберегается. Хмельной напиток приготовляют из меда» (История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1. С. 76).

Миф об умирающем (или уходящем на зиму) и воскресающем (возвращающемся) божестве известен во многих древних земледельческих культах (Египет, Греция, Малая Азия и др.) Существовало ли нечто подобное у славян – неясно, но само настойчивое зазывание весны, как будто бы нет уверенности, что холода обязательно пройдут и природа оживет, возможно, говорит в пользу такого предположения, как и сопровождаемые ритуальным смехом похороны кукушки, Костромы, Ярилы. Также чрезвычайно архаичным является мотив первоначального человеческого греха, за который людей наказывают, правда, чаще потопом, чем оледенением и похолоданием.