Александр Климов - Венецiанская утопленница

Губернатор угостил моряка сигарами. Готтофф определил по вкусу, что это подделка, но всё равно был благодарен. Вспомнилось, как-то раз он удумал попросить табачку у боцмана. Бедный боцман пережил микроинфаркт от такой невиданной наглости.

Пили за столом шампанское «Вдова Клико». На вкус Чая, кисло. Но губернатор явно находил своё удовольствие в этом напитке. Он пил долгими глотками и улыбался при этом. Глаза его покоились на госте, отчего самому гостю было очень непокойно и он ёрзал, забыв об обещании самому себе – не портить хозяйскую мебель.

Подали горячее блюдо – макароны по-флотски. Макароны были начинены свининой и говядиной. Кориандр давал основной тон блюда. Готтофф немного разочаровался. Он ожидал какого-то изыска из французской кухни, а данные макароны ничем не отличались от тех, что готовил им кок по праздникам. Удивление наступило потом, когда губернатор объявил, что рецепт блюда шеф-повар уточнял в адмиралтействе.

Уважение к будущему тестю и его возможностям у Готтоффа развилось в собственную заносчивость. После второго бокала он в шутку назвал губернатора папой. Тот долго хохотал. Так долго, что личный доктор вынужден был сделать ему укол успокоительного лекарства. Его сиятельство, отдышавшись, попросил моряка так называть его только на людях.

«Странный дом», – решил про себя Готтофф. И ещё он подумал, что если его не будут провожать до дверей, то можно будет взять серебряный подсвечник с собой насовсем.

Губернатор полвечера говорил с Чаем о политике, в которой тот понимал только, что наше дело правое и мы победим. Затем разговор перешёл на погоду. От неё опять на политику. И наконец, о свадьбе, но как-то издалека, только намёками. Перед этим его сиятельство выждал небольшую паузу, а затем констатировал факт:

– Я – отец.

Моряк безусловно согласился.

– Отец, у которого одна-единственная дочь. Общество смотрит на меня. Смотрят, как и за кого я выдаю её замуж. Это политика не меньше, чем наши интересы в Манчжурии. Жених, молодой человек – герой России. Это замечательно. Но что он может дать моей дочери кроме орденов? Которых, кстати, я не наблюдаю…

Готтофф побледнел. Вопрос о его орденах уже неоднократно поднимался в трактире. Варяг в такие моменты делал особенное выражение лица, и все понимали, что он их не носит по причине врождённой скромности.

Чай изобразил скромность, закатив глаза к лепнине на потолке. Губернатор всплеснул руками.

– Ну, конечно, жених моей дочери скромен. Хорошее качество для молодого человека.

Готтофф покраснел. Его сиятельство подошел к нему, положил руку на плечо и просто, по-дружески порекомендовал:

– И всё же впредь являйтесь ко мне, да и на люди вообще, при параде. Вы ведь лицо общественное. На вас дети смотрят.

Губернатор убрал руку с плеча моряка и принял картинную позу:

– Стране нужны герои!

Его сиятельство улыбнулся одними губами и далее повел речь о перспективах моряка…

– Вас ожидает прекрасное будущее, если вы всецело будете прислушиваться к советам старших людей, желающих, несомненно, вам только добра, – плёл он паутину из слов, одновременно настраивая у окна телескоп. – Вот, взгляните!

Готтофф подкатил к окну и попробовал заглянуть в любезно предложенный губернатором окуляр телескопа. Не дотянулся. Извинился и по шторе, как по канату, вскарабкался на подоконник.

В телескоп было видно пасторальную картину – заходящее солнце над бескрайним лугом и пасущихся на нём рабочих лошадок.

– Извозчичьи луга. Через несколько дней мы их затопим. К сожалению, не все понимают важность данного дела и ведут возмутительные речи в собрании.

Моряк недоверчиво взглянул на губернатора. Тот истолковал это должным образом:

– Да-да, возмущаются открыто. А надо сказать. По большому секрету, конечно. Но вам как моему будущему зятю это знать полагается, – будущий тесть перешёл на театральный шёпот, – мы ожидаем приезд нашего государя. В самое ближайшее время.

Готтоффу показалось, что в комнату внесли ещё с десяток свечей и вроде как где-то в углу грянул ранее скрывавший свой присутствие духовой оркестр.

– Да-с, государь к нам едет.

Оркестр в ушах Чая ещё раз отыграл «Боже, царя храни!».

Вернулись к застолью. Губернатор собственноручно разлил шампанское и провозгласил тост за здоровье государя. Выпили. Его сиятельство грохнул бокал об паркет. На счастье. А Готтофф не решился бить посуду в чужом доме и поставил свой бокал обратно на стол.

– Бей! Богемское стекло. Червонец золотом за пару отдал. Долгие лета государю-самодержцу!

Чай нерешительно столкнул бокал со стола на пол. Казалось, что стекло выдержало, когда вдруг с тонким звуком отпала ножка. Губернатор довольно улыбнулся. Готтофф втайне надеялся, что бокал ещё можно склеить.

– Надо поговорить с извозчиками, – робко произнёс он свою самую длинную фразу в этот вечер.

– Вот именно! – Его сиятельство расцвел сиренью. – Поговорить и объяснить ситуацию.

– Тут бы авторитетно с ними надо… – продолжал моряк, радуясь, что его слушают и не требуют закрыть рот, как это обычно бывало на флоте.

– Именно, авторитетно! – пел хозяин…

И вот уже новые бокалы на столе возникли, и теперь в них льётся, нет, даже тянется ледяная водка.

– Да, всю правду им выложить! Усовестить. Или, наконец, в морду по хозяйски дать! – Готтофф почувствовал себя окончательно раскрепощённым, настолько, что решился ещё раз назвать губернатора папой.

– Светлый ум, – нахваливал его папа, – герой воистину! Я ведь им, этим извозчикам, и встречу назначил сегодня.

– Ага, – поддакивал сынок, – рубить такое дело надо. Нечего путать!

– Вот и поезжай к ним. И чтобы они у тебя пикнуть против не посмели! – Губернатор поставил в разговоре точку, вытер губы салфеткой, как бы стирая с себя звание папы, тестя и хлебосольного хозяина. Скомканная салфетка ещё кружила в воздухе, а его сиятельство уже покинул комнату.

Вечер окончен.

Вошедшие слуги затушили свечи. Моряк ещё не понял, какая важная дипломатическая миссия свалилась на него, а его уже снесли вниз, заперли в карете и галопом доставили на извозчичьи луга, где к тому времени собралось около сотни недовольных, озлобленных мужиков, половина из которых на встречу с губернатором на всякий случай взяли ножи и топоры.

– Водяной! Водяной!! Выходи!!! – ревёт буря людского гнева.

Кучер остановил карету задолго до разъярённой толпы. Это всё одно не спасло его от расправы. Чьи-то руки сорвали его с козел, и он растворился во тьме. Долго ещё выделялось в общем хоре голосов его жалобное: «Мама! Мамочка!! Мамуля!!!».

В экипаж полетели камни и экскременты.

Карета качнулась, будто на высокой волне.