Александр Климов - Венецiанская утопленница

Городовой отложил бумагу в сторону, так как поплавок заплясал на воде. Полицейский мигом вспотел и, чуть дыша, стал подтягивать леску. Кто-то крупный заглатывал наживку. Городовой подсёк, и под водой кто-то обречённо задёргался. Дрожа от возбуждения, он принялся вытягивать добычу и на всякий случай расстегнул кобуру пистолета.

Из воды показалось стальная сферическая голова. Городовой открыл огонь на поражение. Все пули ушли мимо.

На берег выбрался водолаз. За его костюм зацепился крючок и теперь доставлял ему неудобства. Акванавт и полицейский сказали друг другу много неприятных слов, приводить которые в тексте считается неприличным. Из воды за ними следили два зелёных глаза, но они были слишком заняты ловлей русалки, чтобы обращать на что-либо внимание.

Чай Готтофф лежал в белой палате губернской больницы наедине с тихим ужасом. Иногда с вежливым стуком заглядывали журналисты. Они задавали один-два вопроса о самочувствии, планах и надеждах. Готтофф старался отшучиваться, но глаза его при этом были печальны. Предстоящая операция заранее отзывалась болью во всём теле.

Ещё вчера моряк курсировал по каналам на паровом катере и ни о чём таком не помышлял. В лицо ему дул западный ветер. Чайки оглушительно кричали и гадили на палубу. Настроение было просто чудесным, пока не причалили…

На пристани его ждал знакомый экипаж губернатора, и битая улыбка кучера не предвещала ничего хорошего. Готтофф очень не хотел спускаться на берег и крикнул через борт, что у него ещё много дел на катере… Но капитан лично спустил его с трапа во избежание конфликта с властью.

Чай подкатил к экипажу и сказал как можно громче, что пить не будет и вообще хотел бы домой. Лакей как не слышал. Уже через час Готтофф был в кабинете губернатора, и тот с отеческой заботой сообщил ему, что специально для него из Петербурга прибыл доктор и ему предстоит сложнейшая восьмичасовая операция, в течение которой его сиятельство молиться будет за его здоровье. Отказаться было бы крайне неудобно.

В тот же вечер моряка доставили в больницу под конвоем, тщательно вымыли, одели в чистое бельё и дали Писание читать, как перед смертным боем.

Всю ночь он не мог сомкнуть глаз. Свеча капала на пол с оглушительным звуком. Чай вытирал лицо и боялся, что плакать по собственной судьбе у него может войти в привычку.

Утром сразу после гигиенических процедур его навестила барышня. Она деловито осведомилась о его самочувствии. Сразу дала понять, что если он умрёт на операционном столе, то она ему это никогда не простит.

Медсёстры с трудом уговорили её покинуть отделение и не присутствовать на операции. Барышня успела сообщить, тем не менее, Чаю, что хирург, который берётся вернуть ему ноги, слывёт за большого чудака с повадками лондонского Джека Потрошителя.

В обед явился губернатор. Приехал он с оркестром. Играли, конечно, «Врагу не сдаётся…». Альт всё так же фальшивил. Дирижёр рассекал палочкой воздух, тренируя мышцы руки для грядущего удара в физиономию глухого музыканта.

Почётный караул под госпиталем прокричал трёхкратное ура. Фотограф запечатлел, как в палату героя внесли множество блюд с деликатесами морской кухни – их держали навытяжку официанты средиземноморского ресторана. Они встали полукругом у кровати Готтоффа, и его стошнило от аромата морской капусты.

Губернатор светился, как самовар. Репортёры строчили за ним в свои блокноты каждое слово. Грифели карандашей скрипели, ломались, сыпались и вновь затачивались. Его сиятельство осыпал подданных жемчугом красноречия, тщательно подобранным на одну нить доклада скромным секретарём.

Присутствующий тут же депутат следственной комиссии – бывший учитель – заметил, что воспоминание о попытке недавнего обыска в доме губернатора вызывает в его памяти стыд. Его сиятельство одарил в ответ незлобивой улыбкой.

Нарушил идиллию хирург. Готтофф мгновенно узнал демона из военного госпиталя в Корее. Они смотрели друг на друга, и если врач улыбнулся, то Чай очень даже нет.

Хирург попросил немедленно очистить помещение. Вышли все, за исключением губернатора. Доктор показал, что его власть не меньше, просто вытолкнув его сиятельство за дверь. Сделано это было очень мягко и внушительно, как будто доктору неважен предстоящий гонорар. В коридоре никто ничего не заметил, и тем не менее губернатор ещё долго наигранно улыбался и шутил, внутренне сгорая от бешенства.

Врач взял моряка за руку и сосчитал его пульс, посмотрел зрачки.

– Готовы лечь на стол?

– Нет. – Искренность в присутствии врача стала для Готтоффа нормой.

– Сейчас поправим. – Доктор вкатил ему в вену дозу морфия, и моряк закачался на набежавшей из ниоткуда волне.

Анастасия медленно приблизилась к реке, стесняясь своего душевного кошмара.

Клёва нет. Рыбаков нет. Вода холодная – купаться никого не затянешь. Пустынный берег – деревья разговаривают сами с собой.

Далеко по течению баба половики стирает. Но она на барышню не смотрит, так как целиком в своих мыслях о загубленной молодости, сопливых ребятишках и что там ещё у бабы может быть на уме, когда в ледяной воде руками брязгаешь.

Девушка краем глаза скользнула по водной глади.

Прудовик важно тащит на своей спине дом, который по наследству достанется водяным блохам.

Стайки рыбок снуют – в солдат на плацу играют.

Со дна к солнцу тянутся водоросли, похожие на нечесаные волосы заспанной девчонки.

Анастасия увидела отражение собственного лица и невольно вскрикнула. Крепко зажмурилась. Заставила силой себя взглянуть вновь. Из воды на неё таращилась испуганная до смерти утопленница.

Девушка крепко сжала веер в руке и спиной вперёд начала отступать. Она точно знала, что если отвернётся от реки, то водяница с её лицом вонзит свои щучины зубы ей в затылок. Будь проклят Фрейд вместе с Юнгом, чтобы она ещё раз пошла на рыбалку!

Вечером барышня сидела за столом, как будто весь день по магазинам гуляла, и выдала своё настроение, только когда официант положил перед ней огромную голову варёного судака. Она ткнула в слепой чёрный глаз рыбы вилкой и пробила суповую тарелку насквозь. Губернатор даже не вздрогнул, но чуть заметно улыбнулся и завёл свой любимый при Анастасии разговор о холерном климате Венеции.

Под церковью сидело, укрывшись от ураганного ветра, честное собрание – попрошайки, калеки, нефартовые воры и некрасивые проститутки. Выпивали здесь нечто мрачное, отчего обыватели запросто помирают. Городовой всю эту братию знал в лицо, но конвоировать в участок брезговал.

Между утренней и вечерней службами нищие делили по праву силы выручку и сообщали друг другу жизненно важную информацию – об ангелах, грядущем конце света, какие молитвы нынче в моде и всё в таком же духе. С недавних пор их взволновало удивительное стечение обстоятельств – как в храме колокол звонит, так из их братии кто-то непременно Богу душу отдаёт.