Александр Климов - Венецiанская утопленница

– За грехи Бог карает! – орала зубатая Матрёна.

– Ежели бы за грехи, так все бы уже там были. – Слепой Петя оглядел всех, мол, кто возразить посмеет.

– Не верю я в грех, – с вызовом налил себе больше, чем остальным, одноглазый Филька.

– Хвастовство одно, – чуть слышно проронил солдат с маленькой собачкой.

Филька навёл глаз на солдата, и тот, стушевавшись, принялся дрессировать свою питомицу, как будто ему до разговора и дела нет.

– Слышал, ангел по городу летает… – подмигнул собранию Петя.

– Не ангел, а русалка! – Матрёна всегда знала больше остальных. – Ты же ничего не видишь!

– Русалка не летает. Она – рыба! – Солдат снисходительно поправил единственную в обществе женщину.

Дама ткнула ветерана в плечо, и тот рухнул на спину.

– Не спорь с женщиной! – веско заявила ему Матрёна. Все согласно закивали. Действительно, чему их только генералы учат.

– Так точно, – миролюбиво закивал головой солдат, видя, что его решили обносить водкой.

– Полежи и подумай, – Матрёна выпила сама, стакан передала Фильке, показывая жестами, что отставник ещё не исправился и рано ему наливать.

– Я двадцать копеек от себя добавлял… – захныкал солдат.

Собачонка посмотрела на него с сочувствием и цапнула за палец, мстя за дрессуру. Мизинец у солдата был деревянный, и он позволил собачке погрызть его, сам дёргая животное за хвост, забавляясь про себя её раздражённым визгом.

– А я ни во что не верю, – гнул свою линию Филька.

– И в Бога не веришь? – компания испугалась за его бессмертную душу.

– Не верю, – пускал Филька чертей одним глазом.

– А в сатану веришь? – Петя на всякий случай отодвинулся подальше.

– Я сам сатана! – заревел Филька и совершил нечто страшное, никак не укладывающееся в голове его сотоварищей.

Он встал во весь свой рост, отпихнул Матрёну и тут же просто из горла выпил полведра казённой водки за несколько жадных глотков.

Бом! Колокол констатировал наступление вечера.

Бом! Бим! Бом! Бом!

– Побойся Бога, – зашептал солдат. Собачка грустно завыла.

Бом!

Филька вылил последние капли из бутыли себе на бороду и зашвырнул её далеко в канал.

– Вот же ж нехристь! – Матрёна проводила взглядом бутылку до самого дна.

Извозчик самодовольно захохотал.

В этот миг в воздухе прожужжала чёрная пчела. Филька хлопнул себя по щеке и рухнул срубленным деревом на солдата.

Когда его перевернули, оказалось, что извозчик уже не дышит. Нищие перекрестились и отступили от тела на несколько шагов. Матрёна сама себе дала слово, что уходит на богомолье по святым местам. Солдат поклялся себе к цирку пристать, если будет такая возможность. Слепой Петя никому ничего не обещал. Он выпучил карие глаза и огласил пространство истошным криком:

– Есть Бог на земле! Чтоб мне издохнуть!

И побежал в храм грехи замаливать. За ним следом понёсся солдат. За солдатом Матрёна. За Матрёной пыль заклубилась и следы занесла.

Собачка обнюхала тело Фильки, лизнула его в обветренные губы и бросилась догонять хозяина.

В этот день отец Никанор впервые промахнулся. Он целил в солдата, так как терпеть не мог, когда животных мучат.

Солнце печёт макушки горожан. Большая толпа под лазаретом стоит, задрав головы. Ждут доктора.

Есть слух, что моряка зарезали. Волнение в толпе. Кто говорит, мол, так и знал, иначе это и не могло закончиться. Бабушки вспоминают вслух, какой моряк был красивый. Студенты ходят группами и вступают во всякие разговоры, чтобы тут же конфликтовать и спорить. Городовой затыкает рты взглядом, но и он изредка бросает нежный взгляд в сторону больничного окна.

На столе в операционной горит стерильным светом хирургический инструмент – молоток, пила, ланцет. Хирург спит на полу, укрывшись окровавленным халатом. Семнадцать с четвертью часов операции позади. Приказано не будить доктора до завтрашнего дня. Дежурная нянька моет пол вокруг него и шипит на кошку, пришедшую из трактира на запах спирта и хлора спросить чего-нибудь поесть.

Кошка гуляет сама по себе вдоль больничного коридора. В послеоперационной палате шуршит мышонок. Уши хищницы ловят сигнал жертвы. Охотница входит внутрь – медленно переставляя лапы, но добыча быстро юркает в щель. Кошка нюхает лазейку и жалобно зовёт грызуна вернуться. Её зов остаётся без отклика. Мышонок не вчера родился, чтобы верить кошачьим слезам.

Киска прыгает на новую жертву. Готтофф отходит от наркоза, находясь между сном, реальностью, тумбочкой и белой стеной. Мурка кружит на его груди, ища место для сна. Чай синеет лицом, не приходя в сознание. Полосатая душегубка безнаказанно пускает когти в грудь больного.

Готтофф всасывает острым носом воздух в раздавленные лёгкие. Кошечка закрывает глаза от блаженства и дремлет. Чай холодеет и уверенно проваливается во тьму. Тень отделяется от стены. Шерсть на загривке кошки встаёт дыбом.

Нянька тащит ведро по кошачьему маршруту. Вода красная. Ведро тяжёлое. Женщина не в духе. Денег нет. Муж не пьёт, но и не работает. Воздушный шар клеит. Хочет мир смотреть, а на неё лет десять уже как не смотрит. Мать молится за неё, так каждый день и говорит. А что молиться? От этого дети не родятся…

Ведро раскачивается. Капли летят на пол. Придётся перемывать пол. Приезжий доктор бредит гигиеной и даже моет руки перед операцией, как если бы собирался обедать.

Грязные следы кошки ведут в палату моряка. Дежурная тихо толкает дверь. Палата заперта на ключ. В щёлку ничего не видно, но слышно, как из человека выходит дух. Нянька шарит в кармане. Рука чувствует носовой платок, несколько монеток, жестяную баночку с пилюлями… Ключа нет.

Вахта, потерявшая пациента, штрафуется главврачом на рубль. Ощутимый удар по бюджету. Нянька бдит наяву и во сне. На её смене мёртвые из гробов встают и живы – ещё день до следующей смены, но и следующая дежурная не даст помереть спокойно. Штрафной рубль сильнее смерти будет.

Тело моряка больше не содрогается. Киса недовольно ёрзает на холодеющей груди Готтоффа – ища место, где не мёрзли бы её лапки.

Тень снимает кошку с груди моряка. Солнце заглядывает в окошко. Чай розовеет. Лучи освещают барышню с кошечкой на руках. Она открывает дверь ключом, похищенным с вахты, и бросает напоследок бессознательному жениху:

– Какой вы нелепый… Котик вас как мышку задавил!

Вопреки ожиданиям губернатора моряк не умер. Он открыл глаза, посмотрел в потолок и сразу уснул. Через день Готтофф проснулся вновь и на этот раз долго лежал без сна – целых полчаса. Сестра милосердия склонила к нему лицо, и он тихо прошептал ей:

– Ноги болят.

Сестра обрадовалась и убежала. Чай провалился в сон без сновидений под топот её каблучков.