Анна Степанова - День середины лета [СИ]

Но Леор в ответ лишь хекнул добродушно — мол, чего уж там!.. Чистая правда…

Он вообще за эти годы, как показалось девушке, обижаться по пустякам разучился. Куда только подевалась прежняя вспыльчивость?.. Неторопливая обстоятельность пришла ей на смену почти во всем. И только упоминание о темных мастерах, малейшее, пусть даже мимолетное, мгновенно пробуждали в Предводителе давний бешеный нрав, заставляя разъяренным медведем реветь да ругательствами сыпать.

В этом Илл'а уже на девятый день пути убедилась, когда догнали ахаров повозки с беглецами из столицы, притащив за собою шлейф из страха, возбуждения и крови — да кучу новостей впридачу…

От них и узнала бывшая жрица, что Небесный Город склонился перед юным Императором. Точнее, брошен был к его ногам Гильдмастером и его черными дьяволами…

"Нас ТАМ, между прочим, основательная резня ждет! — пропуская Леоровы проклятия мимо ушей, вспоминала она тогда прощальные слова лорда Илана и ежилась от запоздалого страха. — Думаешь, мне или Таргелу не хочется сейчас просто взять и сбежать? Но мы, в отличие от тебя, не имеем такого права!"

Злость (на них, и на себя), крепкая досада и горькое чувство вины, оттеснив недавнюю боль, всерьез разбередили душу. А с ними пришло и совсем уж неясное чувство — торжества, невольной гордости за них, мужчину и мальчика, ставших для нее такими близкими за последние месяцы… Им ведь удалось! Удалось столь значительное и почти невероятное — то, что ей, скромной послушнице, и представить было невозможно! Это было радостно — и до ужаса обидно в то же время! Ее-то рядом не было!.. Ее с собою не взяли…

Ведь теперь-то, дни спустя, когда прошло первое ошеломление, Илл'а ясно видела, что Таргел тогда нарочно все ТАК подстроил. Мог бы и дальше скрывать, или, уж коли рассказывать о себе, то по-другому… Она бы, "храмовая девочка", поистерила, конечно, — но в итоге смирилась…

Однако господин Гильдмастер выбрал из всех возможных способов поведать правду о себе самый ужасный и разрушительный.

Мерзавец… манипулятор!..

А она — просто дуреха малолетняя! Куда уж тягаться с первым интриганом Империи…

С каким-то болезненным восхищением шаг за шагом вникала девушка в то, что он с нею проделал, вспоминая, сопоставляя, складывая воедино…

Шаг первый: договориться с Леором. Вот куда Эдан ходил накануне! Вот отчего вернулся таким растерянным и печальным! Уже тогда все решил! Тогда же и попрощался с нею — а она и не заметила…

Шаг второй: расписать все ужасы предстоящего, да уговорить ее, Илл'у, отправиться к ахарам добровольно… Здесь, конечно, потерпел Гильдмастер неудачу. Храмовая мышка оказалась не робкой и на диво упертой!

Но он предвидел и это — оттого, похоже, и Илана заблаговременно на корабль отослал. Чтобы не влез тот самовольно в готовящийся спектакль, не сгладил острые углы, как бывало прежде…

И вот, наконец, шаг третий! Грандиозное выступление! О, лорд Таргел оказался знатным лицедеем! Так быстро перейти от нежности и страсти к холодному, жестокому самодовольству!.. Уязвить, оскорбить, вызвать гнев или обиду — любую из этих эмоций, лишь бы только разум отключился…

А затем — шаг четвертый, решающий! Вытащить ее на встречу с соратниками! На тот жуткий кошмар с темными мастерами! Чтобы убедилась воочию. Чтобы уж поверила точно! А заодно — перепугалась до безумия. Ведь знал же, что при Храме росла, где "черных дьяволов" боялись и проклинали!.. Знал же, КАКОЙ будет ее самая первая реакция!

Конечно, знал! И прекрасно это использовал.

А она поддалась. Сразу, даже не попытавшись воспротивиться!

Это-то и было самым обидным.

Не на Эдана теперь Илл'а злилась — но на себя, на себя в первую очередь!..

Потому что понимала: нет возврата! С каждым днем она все дальше и дальше!

Беглая послушница, варварский приемыш. Нищенка без роду и племени… Даже поверни ахары назад к столице — как ей теперь встретиться с теми, кто неизмеримо выше по статусу?

Никак. Между ними ширилась пропасть. И совсем скоро, в считанные дни, предстоит стать этой пропасти бездонной…

Срединный день лета догнал Илл'у у стен одного из мелких северных городишек. Было холодно, срывался дождь, но местным, кажется, сырость ничуть не мешала. Большой луг за воротами пестрел многолюдьем. Словно все окрестные деревеньки разом стеклись сюда на храмовый праздник да шумную выездную ярмарку, к которой прилепилась и ахарская повозка.

Тяжелые капли изредка стучали по матерчатой крыше, лениво стекали по бортам, сливались потихоньку в грязную лужу под колесами. Илл'а зябко куталась в плащ, с тоской наблюдая, как ловко вертит парнишка-ахар, самый младший из ее спутников, пушистыми пятнистыми шкурками перед носом покупательниц. И успевал же, негодник, показать так, чтоб и мех не намок, и глазки двух тучных кумушек загорелись жадностью! Талант у мальчишки явно! А отец из него все охотника лепить пытается, э-эх…

Торговля шла бойко, а потому отдохнуть в тепле Илл'е еще долго не светило. Оттого и тосковала она, да понемногу злилась — но поделать ничего не могла. Деньжата ахарам нужны, а в предгорных поселениях дальше к северу добытчиков зверья и своих хватает, выгодно мех не продашь.

Колокола в храме зазвонили в полдень, хотя должны были проснуться лишь к вечеру. Звонко и радостно пели, будто венчальные. И народ застыл, замер на миг, прислушиваясь к звону, недоумевая, переглядываясь.

А позже и вести пришли, пробились из города, подхваченные от герольда на главной площади, заботливо принесенные праздничной толпой новых ярмарочных покупателей:

"Свершилось! Императорский камень на храмовом алтаре засветился золотом! Наследник коронован! Да здравствует молодой Император!"

И, слыша это, Илл'а улыбалась сквозь слезы.

— Удачи тебе, Илу, — тихо повторяла она. — Ты справишься, я верю. Удачи…

Всю ночь вокруг кипело гуляние: пылали костры, плевались от влаги искрами. Плясали горожане и пришлые. Лилось в глотки кислое северное вино, плескались в чашах крепкие настойки на лесных ягодах и горных травах.

За тонкими стенками кибитки орали и пели. Лошади испуганно ржали. Ахары ворчали, проклиная шумных имперцев, не дающих спокойно выспаться. Илл'а беспокойно вертелась, то проваливаясь в неуютную дрему, то резко вскакивая. Чудился ей сквозь пьяные вопли тихий шелест шагов совсем близко, темный силует снаружи за ненадежной полотняной преградой, чей-то внимательный взгляд… И она вновь и вновь выглядывала в страхе из повозки, чтобы опять увидеть только тени от горящих в стороне костров…

А наутро обнаружилась записка — плотная дорогая бумага, столбец незнакомых узорчатых символов, которые почему-то Илл'а с легкостью прочитала.