Lady Tiffany - Победить или умереть [СИ]

Может, он и чувствовал.

Элис кивнула.

Джон всадил ей меч прямо в сердце, между рёбер. Крик агонии резко пронзил умиротворённое потрескивание пламени и шёпот по ту сторону деревянной двери. Руки Элис похолодели, напрасно цепляясь за сверкающую из-за пота шею Джона, а из уголка рта хлынула бордовая кровь.

Хотелось умереть.

Но в глазах Элис играл маняще-блистательный огонь, согревающий и горячий. На последок она кротко согнула губы в улыбке.

Хотелось умереть, но Король выбрал жить. Его Королева так хотела бы.

Когда прочие ворвались в мастерскую, то увидели в руках Джона Сноу умертвлённое тело одичалой леди с блистательным мечом прямо в сердце.

Светозарый наконец полыхал.

В Винтерфелле зимой идёт белый снег, оседает пушком на серых камнях и мешает утром идти в септу; весело хрустит под сапогами. В Винтерфелле пахнет еловой смолой и дымом каменных кузниц, дышать в нём легко и порывисто-просто. В Винтерфелле звонкий лязг железа вторит плеску воды у мельницы. В Винтерфелле не страшно, наоборот, спокойно-спокойно, даже кошмары не снятся. В Винтерфелле бегают лютоволки.

И Санса теряется, когда северный ветер бьётся о сожжённые стены, завывает непростительно-чужеродно, словно предупреждает. Кресты для свежевания разбухли от мокрого снега, и зловония гнилого мяса почти не проникают в лёгкие. Да вот только одного «почти» недостаточно.

— Рады вас видеть, леди Старк.

Лицо Русе Болтона огрубело и сделалось жёстче некуда, даже тонкие губы едва шевелились, когда он говорил. Острые скулы приковывали взгляд не меньше ледяных глаз, совсем-совсем пустых и чёрствых. Где-то на задворках памяти Санса вспоминает, как холодно глядел Русе на её мать, как оставлял на её молочной коже бесчувственные поцелуи во время долгих пиров.

Надо бы бежать отсюда куда подальше, но Санса не бежит. Смотрит устало, но вежливо и приветливо, даже говорит что-то в ответ, интересуясь здоровьем нового Хранителя Севера. Ей бы сейчас всадить острое лезвие ножа Болтону куда-то в широкую грудь, но получается только испросить, не перенесли ли хозяева старую септу. Нет, не перенесли.

Русе знакомит её со своим старшим — единственным — сыном, и в голубых глазах Рамси жестокий ледяной нрав. Он ухмыляется, целуя руку в кожаной перчатке. Санса ничего не чувствует кроме страха от близости тонких губ.

В Винтерфелле теперь пахнет сожжённым деревом и кровью родных ей людей. Аромат сосновой хвои не перебьёт зловоние мокрой собачьей шерсти, уже ничто не перебьёт. Даже время.

Поначалу Санса силится улыбаться, любезничать, танцевать с рыхлым Рамси, но получается у неё с каждым днём всё хуже. Статуи в тёплых криптах смотрят зло и разочарованно; даже тётушка Лианна, что разожгла войну во всех Семи Королевствах, укоризненно глядит свысока. Санса касается кончиками пальцев шероховатых валунов, в горле все саднит и сводит судорогой рыданий. Оказалось, всё самое худшее ещё впереди, и наплясаться с призраками леди Старк ещё успела.

Особенно, когда стала леди Болтон.

Головы каменным волкам у ворот отрубили, а каждую ночь Сансе кажется, что под её окнами воет Серый Ветер. Кровать под ней скрипит, исходится; крик агонии повисает в разгорячённом воздухе, но лютоволк все воет и воет, никак не хочет угомониться и прекратить. Когда гулкая поступь Рамси растворяется в резных сводах замка, Санса, захлёбываясь, плачет, заглушая своими рыданьями одинокую песню своей милой Леди.

«Предательница», — шипят сквозные ветра, забиваясь в её холодную келью. «Предательница, болтоновская шлюха. А Арья бы себя заморила голодом или кинулась бы со скалы, а в твоем чреве скоро прорастёт семя предателя».

Она больше не хочет детей; леди Старк подносит к разодранным в кровь коленкам тряпку, смоченную смородиновым расствором. Щипит, ссадины гноятся и нарывают. Слёз больше нет — высохли: в её дверь, скуля, делает подкоп Нимерия.

По ночам Санса слышит вой лютоволка: она знает, что зима придёт по душу каждого Болтона. Ноги топнут в снегу, щёки царапают льдинки; девушка встаёт на колени, чувствуя острый холод в ногах. «Старые боги, дайте мне знак, что мне есть за что бороться». В воздухе тлеет запах волчьей шерсти, Лето касается своей мохнатой лапой её руки; поворачиваясь, Санса никого не видит.

Толстая Уолда любит посидеть после полдника и повязать, она приглашает падчерецу к огню, рассказывает побасёнки из детства или сказки. Сансе тошно, ей хочется заорать так, чтоб и в Дорне её услышали: её дом всё ещё принадлежит ей, Север ещё поднимется с колен, их враги ещё возмолятся о пощаде. Она не любит общество дурной Уолды, холодного Русе или насмешливо-жестокого Рамси — теперь древние божества стали ей советниками и друзьями. И лютоволки.

Санса идёт к богороще; снег, покрытый белёсым пеплом, всё ещё хрустит под сапогами. Она не молится старым богам, больше нет. Старые боги дали ей знак, они тоже верят и надеятся. Санса поджимает губы, угрюмо смотрит на алеющие листья сердце-дерева и тяжело дышит. Обещает себе бороться до конца, даже если от боли не сможет ходить и проваляется в постеле всю свою жизнь, как Бран. Лохматик одобрительно склоняет одноухую голову влево.

Рамси запрещает жене посещать септу, он держит её в закопченном замке, касаясь сальными пальцами рыжих волос. Леди Старк сглатывает, ощущая кожей похотливый взгляд на своей спине — она знает, что будет ночью. Но среди сугробов её никто не найдёт — снег умеет хранить своих невест. Шажочки Призрака ведут в богорощу, он смотрит на неё и не лает.

Кошмары уходят, они не мучают её, даже после частых визитов Рамси. Мерзкий ублюдок спрашивает, откуда у супруги кора под ногтями, он же запрещал-запрещал-запрещал. Его сальные жидкие волосы щекочут лицо, и Санса смеётся, задыхается хохотом, царапает оголённую спину мужа и ничего кроме своего безумия и рванного дыхания не слышит. В воздухе всё ещё витает запах морозной шерсти.

Солнце на Утёсе Кастерли было беспощадно-жарким, оно золотило мокрый песок и плясало в оседающих соринках. Глаза слепило, во рту из-за нестерпимой жары пересыхало: Аддам оттянул ворот рубашки, стараясь хоть на долю секунды почувствовать морской бриз.

Лазурные волны сверкали, переливаясь бирюзовыми искрами. Кружева на ночном платье Серсеи обмокли и тянули вниз; девушка согнулась, наклонившись над ласковыми волнами. Провела кончиками пальцев по пенному гребешку, радостно засмеялась, словно поймала в ладошку жемчужину, и закружилась. Брызги ударили Аддаму в лицо, и он поморщился.