Lady Tiffany - Победить или умереть [СИ]

Почётное место рядом с Джейме было вполне себе сносным: был виден и зал, и гости. Девчонка Леффордов всё продолжала строить глазки, взмахивая белёсыми ресницами, и Аддама воротило, хотя к вину он пока не притронулся. Джейме тоже на удивление притих, разглядывая прибывших взглядом потерянного ребёнка. Серсея сидела по другую сторону стола и вела оживлённую, но явно натянутую беседу с Мириллой Престер.

Когда заиграла торжественная мелодия, Джейме поднялся с места так резко, что стул позади него сильно качнулся. Он был хмур и угрюм, но всё же учитво предложил леди Талли поплясать и повёл её в центр зала. Видимо, Джейме ослеп: девчонка была мила на свой лад, но болтлива и глупа до безобразия.

А что до Серсеи… Взглянув на неё, у Аддама в груди всё свело, словно холодный штормовой ветер начал с силой биться о рёбра. Она никогда не была так уязвима, так несчастная, так одинока, как в тот миг: приложив дрожащие пальцы к груди, леди тщетно пыталась усмирить сбившееся дыхание, и если бы кто-то посмотрел на неё в тот миг, то, наверное, почуял неладное. Но Аддам был слишком влюблён для этого.

Он, словно во сне, поднялся, обошёл весь стол, больно ударившись о косяк, и протянул руку Серсее. Ещё не все пары высторились в ряд, и было время всё исправить. Или испортить.

Серсея даже не колебалась. Она смотрела ему прямо в глаза, выдавливала из себя улыбку, и вся её нестерпимая, режущая боль отдавалась в тонких дрожащих пальчиках, вложенных в его широкую ладонь. Поначалу они кружили молча: у Аддама не было воздуха, чтобы говорить. Аромат пряностей и корицы, нового парфюма Серсеи, набивался в лёгкие, дурманил мысли; хмель звенящих серёжек с изумрудами, вздымающаяся от волнения грудь — Марбранду казалось, что его подруга резко перестала быть девушкой, и теперь перед ним стояло небесное божество. Один из золотых локонов всё же выбился, он спадал Серсее на скулу.

— Ты так красива, — Аддам выдохнул, его медные волосы колыхались, пока они плыли в быстром танце. — Будто бы королева.

Серсея надменно улыбнулась: на её устах застыла приторность вина и вся горечь судьбы, вся ужасная злоба и невыносимая, смертельная боль. Аддам вдруг понял, что не будет больше прогулок по пляжу, скачек наперегонки, шуток над глупышками-фрейлинами, редких откровений. Серсея не очень-то часто раскрывала себя по-настоящему, ему просто везло оказываться рядом с Джейме в тот момент — улыбки и смех не принадлежали ему. Вся его влюблённость превратилась в любовь в тот самый миг, когда всякая надежда на взаимность испарилась.

— Отец не оставляет попыток претворить это в жизнь. Желает выдать меня за принца, который ещё и имя-то моё выговорить не может, — Аддам знал, что никому не скажет об этом разговоре. И знал, что Серсея это тоже знает. — Интересно, я буду ему на ночь сказки читать?

— Ты можешь выйти за меня, — слова вырвались сами, но он был счастлив, что признался. Серсея горько на него посмотрела, сердце в её груди трепыхалось, он чувствовал. — Ты, подобно солнцу, озаряешь мою жизнь!

Ответ был известен наперёд, леди Ланнистер нахмурила свои угловатые бровки, а потом извиняюще чмокнула его в щёку, словно ей было жаль. Но солнце не жалеет, что сжигает посевы — оно просто горит, и всё.

— Меня теперь кличат, значит, — леди Талли с её братом прошли так близко, что лазуритовый шёлк платья задел плечо Аддама. Серсея сглотнула, в груди у неё, навереное, беснилась буря. Она презрительно продолжила, — ярким солнцем Утёса!

— Разве это плохо? — мелодия почти кончилась, последние ноты гремели у сводов.

— Видишь ли, — Серсея гордо осмотрела пархающую Лизу, а потом впилась взглядом в его глаза. Аддам вздрогнул. — У солнца не спрашивают, хочет ли оно гореть. Оно просто озаряет всё вокруг, и это его доля, как доля крестьянина — пахать землю. И я слышала, как меня теперь зовёт люд от Винтерфелла до Копья. Знаешь как?

Они замерли посреди зала, и Аддам был готов поклясться: если бы все факела сдул порыв морского ветра, если бы луна на небе перестала сиять, замок бы наполнил блеск Серсеи. Она засмеялась, сжав его руку:

— Свет Запада.

Когда Арья была ещё маленькой девочкой, Родерик Кассель подарил ей деревянного дракона. Алая краска с него быстро сползла, а древесина разбухла от постоянных северных дождей, но Арья всё равно бегала с ним между тележек и притворялась Висеньей-Воительницей.

Потом Арья выросла: старые игрушки служили дровами в болтоновском Винтерфелле, и её скоморошного дракончика наверняка сожгли в одном из костров. Но зачем Арье эта потешная вещица, когда у неё есть три — не один — настоящих, извергающих пламя дракона?

Холодный ветер наотмашь ударил по лицу, принеся солёный запах морского шторма. Небесные боги гремели своими доспехами, праздновали победу за победой: звенели кубками, заливисто хохотали и распевали пьяные баллады, сверкая копьями-молниями. Крупный дождь барабанил по шлему, и в ушах гулко отдавалось эхо, но хоть осевшая пыль смылась с сапог. И на том спасибо. Джон передёрнул плечами, от сырости в груди клокотал кашель: что только Арья находила в этой мерзкой погоде?

Рейегаль гортанно зарычал, сгорбившись — Джон качнулся у него на спине и чуть не свалился наземь. Только ещё не хватало измарать новый плащ в дорожной грязи! Предстать перед Арьей и Джендри в обносках — что может быть унизительней? Пожалуй, если они не выйдут его встречать.

Но Рейегаль вопил не просто так: видно, почуял родича. Вряд ли это была Сиф; она только выходила яйца и теперь днями и ночами грелась в Логове, так что, вероятно, истошный позыв предназначался Харрену, которого когда-то именовали Дрогоном.

Если Королевская Гавань и воняла, то сейчас об этом сказать было нельзя: в воздухе тлел аромат сожжённой травы и морского ветра. Джон вскинул голову, пытаясь разглядеть между облаков чернеющую чешую дракона, но видел лишь грозовые молнии да отвесные скалы. Он аккуратно слез со спины Рейегаля и расправил на себе одежду, жадно глотая свежий воздух, пока зловония столицы не наполнили его лёгкие до отказа. Потом привалился к мокрому валуну и принялся ждать.

Арья Старк — расстрёпанная девчонка, с которой он рос, теперь была королевой. Королевой! Она смеялась и говорила, что её детские мечты осуществились и она стала Висеньей-Воительницей, но для Джона навсегда осталась сестрой. Тёмной сестрой.

И недавно стала ещё и женой.

Джон мог любить Арью по-разному: как страстную жену, как ненасытную любовницу, как добрую сестру или жестокого бойца. Он отдавал ей все свои чувства без остатка, а получал в ответ только похоть: это не было честным обменом. А Джендри, Джендри-бастард, Джендри-бедняк, Джендри-король, обладал Арьей всей до конца, а она обладала им.