Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

— Упал на Землю? Так он инопланетянин?!

— Как вы, человеки, любите тотчас всё обзывать и развешивать бирки: то, это, — проворчал Зорр. — Конечно же, он не здесь родился, но при чём тут инопланетяне?

— Но если не на Земле, значит — вне её! — возразил я. — Ино-планетянин! Ити!

— Сам ты «иди»! — передразнил меня Горынович. — Как будто мало мест, откуда можно свалиться хорошему человеку, тьфу, кайшру.

— Лабиа Тхун, например!

— То-то и оно! — многозначительно поднял брови хийс, перевёл взгляд на заснувшего Фастгул'ха и добавил: — Вот, к примеру, вулфы — очень странные существа, и сказать, что они родились на Земле и живут на ней, было бы весьма спорно: и да, и нет.

— Или взять хотя бы хийсов, — улыбнулся я. — Тоже не примитивный вариант жизни. Кто такие, откуда? Земной хийс — ха! Звучит, как зубастый звездный цыплёнок.

— Ещё слово, и я скажу, что вы все действительно произошли от обезьяны! — в тон мне насмешливо ответил Зорр. — Все, даже дафэны!

— Собственно, все, и даже я, не отрекаемся, — старательно закивал я.

— Да уж, — только и хмыкнул Горынович. — Какая солидарность с далёкими предками! Но позволь не сбиваться на бананы и лианы. Впереди нас ждёт не стадо твоих горячо любимых родственников, — он улыбнулся, — а великий кайшр. Да-да, великий и, некоторые добавляют, «ужасный». Но, увы, и это далеко не вся правда. Начать хотя бы с того, что слово «кайшр» обозначает «пленник». Он и есть пленник — тот, кого многие тысячелетия не отпускает этот мир. Это длится уже очень долго, ибо смерть над ним не властна.

— А как же — «в зайце утка, в утке щука, в щуке яйцо, а в яйце иголка»? — мне вспомнилась народная сказка. — У иголки-то кончик Иван-царевич вроде бы отломил? «Тут и смерть кощеева пришла»! — бодро процитировал я.

— Не пришла. Госпожа в белых одеждах, уж поверь мне, не связана ни с каким кончиком иглы… или не-иглы. Тем более, что Оллисс Ушранш, так называемый Кощей Бессмертный, является лишь частью единого целого — всего того, что находится где-то вне Пределов, за границей этого мира, — туманное объяснение Горыновича не только не вносило ясности, а наоборот — всё более усугубляло непонимание. — Поэтому окончательно его убить можно, только убив и всех остальных, таких же, как и он сам — тех, которые не здесь…

— А почему кайшр не уйдёт к тем самым «остальным», которые где-то «там»? — недоумевал я.

— Однажды, очень давно, Ушранш признался бабе Яге, что ему не хватает … не помню… какого-то предмета, — задумался Зорр. — Будто бы при падении, когда он был без сознания, у него украли одну важную вещь, а без неё он не может позвать своих на помощь и сам не может вернуться назад.

— Застрял? — посочувствовал я ему. Во мне опять зашевелился таинственный дафэн, который, как я уже усвоил, терпеть не мог, когда кто-то попадал в подобные ситуации. — Скверная история.

— Да уж, ничего смешного. И было бы гораздо печальнее, если бы не одно смягчающее обстоятельство! — Горынович загадочно улыбнулся и сделал эффектную паузу.

— И?.. — первым не выдержал я.

— Догадайся с трёх раз!

— Любовь, конечно же?.. — не раздумывая, предположил я. — Нашлась какая-нибудь милая барышня, которая скрасила его нелёгкое существование. Не научные же трактаты и футбол!

— Да-а, — удивлённо протянул Зорр. — Кайшр действительно нашёл среди людей возлюбленную, ставшую его верной спутницей — женой!

— Что-то не помню, чтобы в сказках Кощей был женат, — засомневался я.

— Ваши сказки сочиняли люди! — решительно отрезал Горынович. — Будут они писать о своих неудачах — вряд ли!

— Постой, постой, — задумался я. — Но ведь единственным достойным женским персонажем в них была Василиса, когда прекрасная, когда премудрая, но точно — она! Так ведь сия блистательная барышня удачно вышла замуж за Ивана-царевича.

— Как же! — рассмеялся Горынович. — Держи карман шире! Василиса, или принцесса Ваалисса, удачно вышла замуж как раз именно за Ушранша, а всякие Иванушки, не одного меня утомившие своей тупой настырностью, его чуть не погубили. В смысле, не его самого, а физическое тело, в котором кайшр пребывает, слава Лесу, и поныне.

— А если бы его физическое тело погибло, то что?.. — заинтересованно переспросил я.

— А то и было бы! — он сделал страшное лицо, только что огнём не дохнул. — Слонялся бы он по миру мятежным духом неприкаянным. Поди-ка, выберись тогда к своим — у привидений, знаешь ли, не очень-то много сил и возможностей.

— Значит, я в детстве наслушался сказочных сплетен и компроматов, — улыбнулся я. — А на самом деле?! Что, и другие наши сказки врут? Зайчик выгнал бедную лису из дома, а не она его? Злобный колобок давил круглым боком несчастных зверюшек? А красавица Василиса убежала от Ивана — может, и не царевича вовсе?! — к доброму и мудрому, одинокому и очень симпатичному мужчине, конечно же ещё и волшебнику?

— Про колобка — не знаю, не встречал, а про кайшра вещаешь так, как будто ты сам там был, собственной персоной.

— Может, и был, этой самой персоной, — глубоко вздохнул я. — Теперь я уже ни в чём не уверен.

Неожиданно заметался во сне Фастгул'х, поскуливая и что-то бормоча. Его тело медленно трансформировалось, обрастая шерстью и сгибаясь.

— Оуу! — высказался волчонок, так и не проснувшись, суча лапками и размахивая хвостом — ему снилась охота.

— Лететь надо! — вдруг констатировал Зорр.

— Да уж, давно пора! — переворачиваясь к огню животом, подтвердил Враххильдорст.

— Так ведь глубокая ночь, — неуверенно сказал я, оглядывая совершенно чёрное небо, на котором случайно затерялась одна единственная звёздочка.

Они дружно рассмеялись, разбудив дремавшего фианьюкка. Айт сел, вопросительно озираясь на нас и так большими, а теперь от любопытства просто-таки огромными глазами. Из-за его хрупкого плеча не менее заинтересованно выглядывал Иичену. Фастгул'х продолжал перебирать лапами, самозабвенно преследуя призрачного кролика.

Костёр медленно догорал, уже не давая тепла. Света хватало ровно настолько, чтобы не спотыкаться при сборах.

Наверное, даже если бы нас было в несколько раз больше, всё равно тяжесть седоков была бы неощутима для летящего Змея. В этот раз я занимал почётное место на его гребне — так сказать, сидя верхом, — и крепко прижимал к груди завёрнутого в одежду Враххильдорста. Передо мной, еле заметные на светлеющем небе, замерли привязанные фигурки Фастгул'ха и Айта. Мы заставили их натянуть на себя всё, что нашлось тёплого в походных мешках, и теперь они напоминали два овальных кокона или две слоистые почки, распускавшиеся почему-то на холке у трёхголового ящера. Грустный Иичену терпеливо висел где-то недосягаемо внизу, зажатый в огромной лапе.