Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

— Забеспокоит! — весомо пообещал я, и это прозвучало, как предзнаменование.

— Таким ты мне нравишься гораздо больше! — расхохотался Ушранш. — В меру сердитый и в меру воинственный. Что ж, я чувствую — грядут весёлые времена, и кто я такой, чтобы пропускать самое интересное? И как же ты собираешься их будить — всех вместе или каждого в отдельности?

— А я думал, что вы мне расскажете, как именно это делается.

— Я?! — продолжал смеяться он. — И кто тебе такое присоветовал?

— Ядвига Балтазаровна…

— Я-Баи? Она — та ещё шутница! Могла раньше на лопату посадить, к печи понести, зубами скрежеща, а потом сказать, что это — всего-навсего розыгрыш, покатались и хватит! Да ладно, не хмурься, у тебя всё равно это плохо получается, — вздохнул, отсмеявшись, Ушранш. — Важно не то, зачем ты сюда пришёл, а то, с чем ты отсюда уйдёшь. Так-то.

— Если на то пошло, то я получил так много, что того гляди — не смогу утащить.

— Ничего! Не сможешь сам, а друзья на что?

— А когда прилетят магары, мне тоже к друзьям обращаться? Сколько же их тогда будет нужно-то? — вернулся я опять к мучающему меня вопросу.

— Друзья тут ни при чём: ни твои, ни чужие. Во время расслоения планеты каждый будет сам за себя. Каждый осуществит свой личный переход индивидуально, и если этот переход станет для кого-то концом света — что ж, не взыщи! Каждый пройдёт своей Дорогой дорог, и никто никому не сможет помочь. А магары… Их прилетит ровно столько, сколько будет нужно: должен же кто-то поглотить весь страх, боль, гнев, печаль и ярость, которые распирают этот мир. Посмотри вокруг! Вас становится всё больше и больше, и чем больше на планете людей, тем больше зла. Ещё пара сотен лет, и не нужны будут никакие магары. Действительность вывернется наизнанку, и некому будет делать выбор, о котором ты так много думаешь.

— Вас послушать, так они чуть ли не долгожданные спасители человечества, — возмутился я. Каким бы я ни был дафэном, эта точка зрения мне не нравилась совершенно. Память нашёптывала вкрадчивым голосом и звала из гладкого зазеркалья «иди сюда, иди!» Нет уж, я бы не пожелал такого финала даже самому отъявленному негодяю: какая бы жизнь не была прожита — окончить её высосанной мухой в липкой паутине, наверное, не захочется никому.

— Не спасители, а неотъемлемая часть исторического процесса, — возразил Ушранш. — Нелицеприятная, неэстетичная, с вашей точки зрения, — да! Но уравновешивающая и справедливая! В конце концов, существа чистые и светлые будут им просто, так сказать, не по зубам.

— Вот-вот! — оживился я. — И я про то же. Как сделать так, чтобы быть им не по зубам? Как помочь людям осознать себя и происходящее вокруг, включая этих зубастых чистильщиков? Кстати, я в своём стремлении не одинок: дриады, например, тоже уже давным-давно пытаются изменить людскую природу путём естественной селекции. Вы слышали про зерно истины?

— Решение большого Совета? Дамские штучки! — отмахнулся он. — Они мыслят, как… как зелёные насаждения! Это же смешно! Взять хотя бы человека: он включает в себя не только растительную, живую стихию, но ещё и огонь, воду, воздух, да мало ли чего! Как можно сделать его деревом?! И вообще, эта их всемирная акция ставит перед собой совершенно иные цели. Просто о них никому не рассказывают.

Я ошарашенно молчал, не в силах возразить хоть что-нибудь. Было чуточку обидно за дриад, чуточку — за вчерашнего себя и ещё не знаю за кого, но всё равно — обидно. Рядом осуждающе шумел лес, тоже несогласный со Странником фаэнъюллом. Странник он и есть странник: пришёл, увидел и ушёл, а жить-то нам! Правильно я говорю, трава-мурава?.. Правильно, — дохнуло мне в лицо свежим изумрудным запахом. — Это не мы вас спасём, а вы нас.

— Что? — переспросил я темноту.

— Что? — переспросил меня Ушранш.

— Да так, послышалось, — смутился я. — Вдруг подумалось, что дриады устроили весь этот эксперимент с раскрытием семян истины в людских душах не для того, чтобы спасти человечество, а для того, чтобы спастись самим, — я посмотрел на внимательного собеседника и неожиданно понял, что я прав, ой, как прав. — Ведь результатом должна была стать по сути дела новая раса полулюдей — полу… даже не знаю кого, но эти кто-то обладали бы немыслимым могуществом, так как соединяли бы в себе практически несоединимое.

— Что, зерно внутри подсказало? Да, и это тоже. Более того, появились люди, которые стали посредниками между дикой природой и технологической упорядоченностью. Дриады хоть и лесные создания, а понимали, что в этот прилёт Мардука будет гораздо жарче, чем в прошлый раз, позапрошлый и позапозапрошлый. Тогда погибло огромное количество деревьев, — пояснил он. — Как будет нынче — не знает никто, хоть догадываются и многие.

— Но ведь при расслоении планеты дриады, как чистые существа, должны автоматически перенестись наверх?

— Может быть, может быть. Кто знает? Умирать, как ты правильно заметил, никому не хочется.

— Вот видите, и вы о том же! — обрадовался я. — Сейчас, наверное, неважно, для чего они это сделали — важно то, что у них что-то явно получилось.

— Начало и конец, процесс и результат… — задумчиво проговорил он, качая головой. — Неразделённость явления и осознавания, пустоты и ясности. Свобода от всех крайностей умственно созданных тенденций существования: как действительного существования, так и полного несуществования, того и другого вместе, и ни того, ни другого… Слишком много слов! То, что происходит на самом деле, не может быть показано кем-то, не может быть понято кем-то и даже быть выражено через слова. Усилия дриальдальдинн имеют неоценимое значение и одновременно не значат ничего. Их Королева способна на многое, но результат может быть совершенно непредсказуемым. Есть много уровней смысла жизни. Всё дело в том, как глубоко можно погрузиться или как высоко можно подняться. Это высшее состояние над интеллектом. Если ты постигнешь, что одномоментность ума, мысли и опыта была всегда, во времени без конца, то ты постигнешь истину, и она, к сожалению или к счастью, будет не для всех одинакова.

Последние слова Ушранша ещё долго висели в воздухе, полыхая золотыми солнцами. Каким-то вновь обретённым чувством, шестым или шестнадцатым, я понимал, нет, скорее ощущал, что он безоговорочно, непререкаемо прав, на все сто, тысячу, миллион процентов, но сердце моё, горячее человеческое сердце не хотело и не могло согласиться с ним до конца. В какой-то миг я вдруг почувствовал, что чтобы я ни узнал, ни услышал здесь — это, по сути, неважно, ибо мой путь, моя Дорога дорог только ждёт меня где-то в вышине — и идти по ней мне и только мне — мудрому и бестолковому, смелому и осторожному, влюблённому и любящему… Идти до самого её конца. Конца, которого нет.