Синтия Хэнд - Свободная [litres]

Теперь я начинаю понимать, почему Анджела так раздражалась из-за моих звонков.

Но, несмотря на все это, бывают и приятные моменты. Например, когда Уэб решает помочиться, пока Кристиан меняет ему подгузник, и заливает его футболку с логотипом группы «Coldplay».

– Так вот что ты думаешь об их творчестве? – кивнув, спрашивает Кристиан, и мы начинаем хохотать так сильно, что у нас начинает колоть в боках.

Как же хорошо иногда посмеяться. Это снимает напряжение.

На четвертую ночь, когда я наконец развалилась рядом с Кристианом на диване после того, как последний час расхаживала с Уэбом, кричащим мне на ухо, он протянул руку, положил мои ноги к себе на колени и начал массировать их. Сначала я едва сдерживаю смех, потому что безумно боюсь щекотки, но затем приходится сдерживать стоны удовольствия. Так приятно осознавать, что мы вместе проходим через это, помогаем и поддерживаем друг друга,

– По-моему, я оглохла, – шучу я, как делаю каждый раз, когда Уэб внезапно успокаивается и засыпает.

– Когда уже Билли позвонит? – с притворной мукой на лице отвечает Кристиан, отчего я начинаю смеяться.

Но внутри возникает неприятное чувство, что мы играем чужие роли, став родителями для чужого ребенка. Притворяемся семьей.

Пальцы Кристиана замирают на моей лодыжке.

– Я устал, – вздыхает он, а затем встает и заглядывает в спальню, где спит Уэб. – Пойду посплю, если ты не против подежурить первой. Спокойной ночи, Клара.

– Спокойной ночи.

Он уходит в свою комнату и закрывает за собой дверь. Я бездумно переключаю каналы, но так и не нахожу ничего интересного, поэтому вовсе выключаю телевизор. Несмотря на то что еще всего девять часов, я умываюсь и переодеваюсь в пижаму. А затем проверяю Уэба и ложусь в кровать.

Мне снится Такер. Мы лежим на пледе в его лодке посреди озера Джексон, обняв друг друга и греясь на солнце. Мы уже не раз так делали, поэтому неудивительно, что я чувствую невероятное спокойствие. Мои глаза закрыты, но я не сплю, а просто прижимаюсь лицом к плечу Такера и наслаждаюсь его ароматом. Он поигрывает с тонкими волосками на моем загривке, которые называет детскими волосиками. Второй рукой он ведет по моему боку от бедра до чувствительных подмышек.

– Щекотно же, – вздрогнув, с улыбкой говорю я.

Он смеется, но не останавливается, а, едва касаясь, проводит пальцами по тыльной стороне руки, отчего по моему телу расползаются мурашки. Я в ответ слегка прикусываю его плечо, но это вызывает лишь новый приступ смеха. Приподняв голову, я смотрю в его голубые глаза, в которых светится тепло. Мы пытаемся оставаться серьезными, но у нас ничего не выходит.

– Давай останемся здесь, Морковка, – говорит он. – Навсегда.

– Я согласна, – шепчу я и целую его. – Мне нравится эта идея.

Но тут что-то закрывает нас от солнца. Мы с Такером поднимаем глаза и видим, что над нами парит огромный ворон. Он больше орла и любой другой птицы, которую я когда-либо видела. Он медленно кружит над нами, выделяясь на фоне голубого неба. Такер поворачивается ко мне с беспокойством в глазах.

– Это же просто птица, верно?

Но я не отвечаю, потому что меня сковал ледяной ужас, расползающийся по венам, когда к первому ворону присоединяется второй, и они уже вместе начинают кружить над нами. А затем появляется еще один и еще, пока их не становится так много, что я сбиваюсь со счета. Воздух становится холоднее, и, кажется, озеро вот-вот покроется коркой льда. А вороны продолжают кружиться над нами, не сводя с нас глаз.

– Клара? – говорит Такер, и из его рта вырывается облачко пара.

Сердце колотится все быстрее, пока я смотрю на птиц, выжидающих подходящего момента, чтобы спикировать вниз и вцепиться в нас своими острыми клювами и когтями. Чтобы разорвать нас на части.

Они ждут.

И, как стервятники, кружат вокруг умирающего животного. Вот кем они считают нас.

– Ну, – пожимая плечами, говорит Такер. – Мы всегда понимали, что наши отношения слишком хороши, чтобы длиться долго.

На следующее утро мы с Кристианом бок о бок моем посуду. Я намываю тарелки, а он вытирает их.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – вдруг ни с того ни с сего заявляет он.

– Хорошо, – осторожно отвечаю я.

Кристиан на минуту выходит из комнаты, а затем возвращается с черно-белым блокнотом в руках.

Это дневник Анджелы.

– Ты возвращался в Джексон, – удивленно говорю я.

Он кивает.

– Прошлой ночью. Летал в «Подвязку». И нашел его в сундуке, в ее спальне, которая не пострадала во время пожара.

– Зачем? – восклицаю я. – Это же опасно! Билли сказала, что по городу снуют Чернокрылые, выискивают нас. Тебя могли…

Схватить. Убить. Забрать в ад. И я бы никогда не узнала, что с ним случилось.

– Прости, – говорит он. – Я не хотел, чтобы ее дневник попал не в те руки. Кто знает, что Анджела написала о нас? Или об обладателях ангельской крови? Я просто хотел… Сделать хоть что-то. У меня столько вопросов. И я надеялся, что это даст нам какие-то ответы. Так что я всю ночь читал его.

– Ты нашел, что искал? – еле слышно спрашиваю я, все еще не решив, то ли злиться на него, то ли радоваться, что он вернулся целым и невредимым.

Он кривит рот.

– В нем много всего. Исследования. Стихи. Подробное описание всех испачканных подгузников Уэба. Перечисление песен, которые Анна пела ему, чтобы он уснул. Мысли и чувства Анджелы по этому поводу. Как она устала, зла и напугана, но при этом желает для Уэба всего налучшего. А еще планы, которые она строила.

«Вот только ей уже не суждено осуществить хоть один из них», – думаю я. Мне неизвестно, где находится Анджела, но я знаю кое-что об аде. Он холодный, бесцветный, мрачный и наполнен отчаянием. И у меня все сжимается в груди, когда я представляю себе Анджелу в подобном месте и безнадежность, которую она сейчас испытывает. А вместе с ней и боль.

– Но я наткнулся там еще на одну запись, – продолжает Кристиан. – В тот вечер она получила сообщение от Пена. Он предупредил ее, что к ней направились Чернокрылые. Да, у нее была всего минута, чтобы спрятать Уэба, но эту минуту ей дал Пен.

Видимо, он не так уж и плох. Но это не меняет моего отношения к нему. Ведь именно из-за него она влипла в эту историю.

– Я подумал, что ты должна знать об этом.

Кристиан протягивает мне дневник, но я не беру его. Я не собираюсь его читать, потому что не уверена, что смогу сдержать чувства, зная, что Анджела в аду. Это слишком личное.

– Я положу его на тумбочку, – говорит он. – Если ты вдруг захочешь его прочесть.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, отмахиваясь от легкого любопытства.

Мы возвращаемся к мытью посуды, погруженные каждый в свои мысли. Кристиан думает о дневнике и о чем-то написанном Анджелой об Уэбе и семье.