Ричард Морган - Хладные легионы [litres]

– Ну, как скажешь… Князь-из-грязи.

– Да, я именно так и говорю. – Хьил некоторое время глядел в пламя. Если он и обиделся, то не показал этого. – Люди в этом мире легкие, Рингил Эскиат: они летают туда-сюда, повинуясь собственным неуправляемым стремлениям, как семена болотных цветков, подхваченные весенней бурей. Любой может увидеть, что им нужно закрепиться. Явное предназначение – даже общее с кем-нибудь, потертое и бывшее в употреблении – становится балластом для отдельного человека и связующими узами для народа. И если на самом деле все эти люди верят в общую ложь, разве это так важно?

– Если бы ты носил меч, знал бы ответ на свой вопрос.

– Да, если бы я носил меч. Но, как видишь… – Руки вспорхнули над мандолиной, струны тихонько тренькнули. – …не ношу.

– Какой же ты счастливчик.

Рингил уставился на угли костра со своей стороны, прислушался к потрескиванию умирающего пламени. Утешения это не принесло. Сквозь звуки, которые издавал огонь, он будто услышал крики и далекий плач. Интересно, что видел Хьил? Рингил знал, что музыкант за ним наблюдает, но внезапно понял, что не хочет поднять глаза и встретиться взглядом с фигурой в шляпе по другую сторону завесы из горячего воздуха.

– Ты встретился с этой тварью, не так ли? – мягко проговорил Хьил, и это был не вопрос. – На перекрестке.

Демон-фамильяр опять впился ледяными коготками.

– Ее прикосновение оставило на тебе след, Рингил Эскиат. Так кожаная одежда остается холодной еще долго после того, как ее владелец спрячется от холода в доме. Обездоленный или нет, я происхожу из древнего рода колдунов, и на это моих способностей точно хватает. Не отрицай, что тебя там не было. – Долгая пауза. – Что она тебе сказала?

Рингил поднял глаза. Во взгляде мужчины, сидящего по другую сторону костра, не было вызова. От Хьила Обездоленного исходило нечто вроде отчаяния.

– Ты тоже ее видел?

Хьил придвинулся к огню.

– Моя семья давно с ней связана. Семейная легенда гласит, что мои предки изгнали тварь на Задворки, когда основали город, и в итоге были прокляты. Кто его знает… Но каждый из нас, каждый старший наследник после наступления совершеннолетия должен отправиться к ней на Задворки, разыскать ее на перекрестке и попросить о каком-нибудь даре – на ее усмотрение.

– Вы ее изгнали, и она взамен вас одаривает?

Ответом Рингилу стала болезненная улыбка.

– Говорят, у твари есть чувство юмора. И ее дары… двусмысленны. Кое-кто из моих предков вернулся с триумфом, кое-кто сломленным. А некоторые не вернулись вовсе.

– А ты? – Рингил осознал, что наклонился вперед, ловя каждое слово.

Хьил пожал плечами.

– Ну, я вернулся.

– И что она тебе подарила?

Череда мелодичных звуков сорвалась со струн мандолины и улетела, точно стайка птиц, во тьму.

– Не догадался?

Огонь тихонько потрескивал и пощелкивал, будто разговаривал сам с собой.

– До того ты не мог играть?

– О, подобие таланта у меня было. Оно придавало мне этакий цыганский шарм. Тот, кто вырос среди путешествующей труппы и кому предстояло стать ее вожаком, обязан кое-чему научиться. Но звезд с неба я не хватал. Я не смог бы, цитируя поэта, «жестокосердному слез ржавые ворота отворить».

Рингил поморщился – это неприятно напомнило строчку из раннего Скимила Шенда.

– А теперь? Теперь ты можешь заставить людей плакать, играя на мандолине?

Еще одна болезненная и слабая улыбка.

– Теперь я могу разбить мужчине сердце своей музыкой, если захочу. Вытащить из него душу и послать на перекресток. С женщинами сложней, но, если постараться, тоже получится. Конечно, если надо повеселить слушателей, толку от этого дара немного. Как я уже сказал, у твари есть чувство юмора.

– Это не то, чего ты хотел?

– По мне все так видно? – В голосе Хьила впервые послышались нотки подлинной горечи.

– Но чего ты хотел?

Однако Рингил уже знал ответ. Он посмотрел на Друга Воронов, лежащего рядом в ножнах вместе с ремнями перевязи, которая удерживала оружие на спине. Он знал, не глядя, что Хьил смотрит туда же.

– Целый род в изгнании, – пробормотал обездоленный князь. – Какой юноша не мечтал бы вернуть своей семье славу былых времен? Какой юноша не желает ощутить в крепко сжатом кулаке холод стальной власти? Нечто острое и могущественное. То, за что можно держаться.

– Ты об этом просил?

– Ага, об этом. О мече силы, чтобы возглавить последователей и отвоевать новое королевство. – Он иронично взмахнул рукой, указывая вокруг. – Чтобы отстроить эти руины и воздвигнуть новые башни на горизонте болот. Вместо этого я получил улучшенные способности по части струнных инструментов и неплохой певческий голос. Смешно, да?

Рингил посмотрел ему в глаза и не отвел взгляд. Хьил теперь не скрывал своей нужды; она испятнала его худое лицо, как желтоватые отблески костра.

– Иди сюда, – тихо сказал ему Рингил. – Я дам тебе то, за что можно держаться.

В тесном парусиновом шатре Хьила они льнут друг к другу, исполняя танец, старый как мир. Древний голод обретает силу, и сорванные впопыхах одежды летят прочь. Сапоги они оставили снаружи, бросили как попало в спешке, пока, спотыкаясь, не могли оторвать друг от друга ищущие руки и рты. То, что в шатре так мало места, кажется, лишь подливает масла в огонь страсти. Оба теперь стоят на коленях, неуклюже прижимаясь друг к другу, и Рингил тянется сзади, скользит одной рукой под расстегнутую рубашку другого мужчины, царапает плоский, мускулистый живот и грудь. Хьил поворачивает голову и, отыскав рот Рингила, впивается в него. Рука музыканта ощупывает приспущенные штаны Рингила, находит твердеющий стержень его члена – и похотливый смешок, оскал, переходит в жадный поцелуй, а рука в это время сдавливает и тянет. Рингил охает и выгибает спину от избытка ощущений, а потом снова падает вперед и сильно кусает Хьила в плечо. Его собственная рука опускается ниже, ведя свои поиски.

После болота, Задворок и призраков Серых Краев, после блужданий в помраченном состоянии он наконец приходит в себя. Будто утренний свет проникает в комнату, и на простынях шевелится, просыпаясь, кто-то отдохнувший.

Как будто жизнь начинается заново.

Их тела переплетаются, руки неутомимо трудятся, рты кусают и сосут, и вот наконец штаны полностью сорваны, рубашка Хьила улетела в сторону, гульфик Гила небрежно расстегнут, и он плюет на правую полусогнутую ладонь, а левой рукой давит Хьилу на спину, вынуждая нагнуться. Смазывает себя слюной, проникает между тугими ягодицами и…

Пальцы его левой руки нащупывают вдоль лопаток музыканта шрамы.

Он замирает – Хьил испускает сдавленный стон разочарования, – потом снова проводит кончиками пальцев по выступающей ткани рубцов, исследуя отголоски некоего черного прозрения.