Александр Гром - Приключения Алекса

Я вновь атаковал его и едва не лишился Левой руки, к счастью, отделавшись всего-навсего коротким, хоть и глубоким порезом. Проклятый Эрии орудовал своим мечом с неуловимой быстротой. Опасный тип! Таких, как он, на всем Континенте вряд ли сыщется больше пяти.

Я стал по-волчьи кружить вокруг него, выискивая слабое место в обороне. Но повсюду меня встречала темная молния его меча. С самого начала схватки высокомерное, презрительное выражение не сходило с лица Эрни. И мне, ох, как хотелось увидеть его искаженным от боли и страха. Но злодейка-удача была не на моей стороне…

Видимо, забава надоела Черному Королю, ибо он перешел от обороны к нападению. Я отбил один удар, второй едва успел, а третий пропустил… Все же Источник кое-что сделал для меня. В самый последний момент, наверное, когда уже зловещая темная сталь была в миллиметре от моей головы, время на краткий миг растянулось или остановилось, не знаю. Это позволило откинуть голову назад, хоть полностью избежать удара и не удалось.

Весь мир вокруг меня вдруг ослепительно вспыхнул алым огнем. Острая, невыносимая боль пронзила все мое естество, и почти тотчас я провалился в спасительную, бездонную пропасть беспамятства. И где-то там, в ее туманных недрах, теперь угасал слабый огонек… Огонек жизни…

Мои герои — рыцари. Нет, они не одеты в стальные доспехи с головы до пят. Они — рыцари в душе. И мне, как автору, хочется, чтобы их дела и поступки послужили для вас достойным примером. Ведь наш мир порой бывает очень жесток, в нем с лихвой хватает подлости, несправедливости, угнетателей и угнетенных. И кто, как не настоящие рыцари, должен противостоять этому темному наследию прошлого? Конечно, проще всего закрыть на зло глаза. Но… Оно ведь от этого не исчезнет, а наоборот, разрастется, наберет силу. Еще великий английский писатель Толкиен сказал: «Никогда нельзя уступать злу».

И это правильно, ибо человек, пошедший на сделку с совестью один раз, сделает потом подобное неоднократно. Таким людям легко жить, но очень тяжело умирать…

Боль, нестерпимая боль в голове. Порой она доходила до такой точки, что попросту пропадала, но это было еще хуже. Тогда казалось, будто тело исчезло, растворилось, а душа в испуге мечется, разыскивая его…

И я знал причину страшной боли. Черный беркут. Это он находил меня в клубах свинцового тумана и, сев на грудь, крепким загнутым клювом долбал в мой пылающий лоб, пробивая череп и добираясь до самого мозга. Птица была страшно тяжела, ну словно могильная гранитная плита. И эта тяжесть мешала дышать.

Так продолжалось долго: может, год, а может, тысячу лет — пустынный мир, заполненный туманом, свирепый беркут и я, лежавший неподвижным, беззащитным бревном. Но время шло, туман редел, проклятая птица прилетала все реже и реже, и боль, хоть и оставалась, все же была вполне терпимой.

А однажды, открыв глаза, я обнаружил себя в небольшой комнате с чистыми белыми стенами. В единственное узкое окошко проникали косые лучи заходящего солнца. Попытка приподняться и осмотреться стоила мне острой, вновь вспыхнувшей в голове боли, заставившей с оханьем прилечь на подушку. Но тут тихонько скрипнула дверь, и кто-то, осторожно ступая; вошел. К сожалению, сил уже не было, чтобы посмотреть, кто это. Но вошедший сам склонился надо мной и радостно вскрикнул:

— Алекс, дружище, очнулся! Ну, молодец!

— Фин-Дари, — со слабой улыбкой прошептал я, узнавая лучшего среди гномов друга. — И все такой же рыжий…

— Ага, — гном с готовностью закивал головой, при этом, не переставая бережно поглаживать роскошную огненную бороду. — Мне-то и везет всегда, наверное, потому, что я рыжий. Но ты у нас тоже везунчик, таки обхитрил Костлявую. Как самочувствие, Алекс?

— Не знаю, — честно признался я, — пока еще сам не пойму. А где Джон?

— На охоте каланча, — ухмыльнулся Фин-Дари. — Днями сидел возле тебя, никому не доверял. Будто, кроме него, и друзей нет у Стальной Лозы в Обреченном форте. Все же раззадорил я его: достань, говорю, свежего мясца, оленинки на жаркое, куропаточек на бульон. Алекс вот-вот придет в себя, и чем ты будешь его потчевать? Гарнизонной прелой кашей, сухарями и прошлогодней солониной? Словом, Джон собрался и ушел, но перед этим извел наставлениями и инструкциями на тему, как правильно ухаживать за больным. Думаю, не сегодня-завтра вернется он.

— Хм, Фин-Дари… А сколько же я провалялся в отключке?

— Так, — рыжий гном быстро позагибал пальцы, — сегодня одиннадцатый день.

— Вот так-так, — изумился я, — немало. А что вообще со мной случилось? Помню, мы были, вместе с Джоном… И… Нет, больше ничего не могу вспомнить, — я с досадой потрогал тщательно забинтованную голову. — Но ты-то в курсе дела?

— Как тебе сказать, — Фин-Дари сник и занервничал. — Джон был, в общем-то, немногословен. Так что, немного, совсем немного.

— А кто ранил меня, это ты хоть знаешь? — уже всерьез рассердился я. — Или тоже нет?

— Чего орешь? — обиделся гном. — Джон не делал из этого тайны. Ты бился один на один с самим Черным Королем. Ну он тебя, значит, и приголубил.

— Черт! — я опять осторожно провел рукой по повязке. — Не помню, хоть убей. Ничегошеньки не помню.

— Да ты не переживай так, Алекс, — попытался утешить Фин-Дари. — Сам ведь знаешь, что после ранения головы память порой теряется, но потом, как правило, восстанавливается вновь. В любом случае вернется с охоты Джон и все тебе расскажет.

Поразмыслив, я согласился с ним, хотя неприятное ощущение от провала в памяти, конечно, осталось. Рыжий гном заставил меня немного поесть, после чего заботливо укрыл и, забрав грязную посуду, ушел, пообещав зайти через часок. Горячая пища разморила, потянуло в сон, и я отдался на волю убаюкивающих волн сладкого забытья.

Проснулся я более отдохнувшим, да и раненая голова болела меньше. Через бойницу проникал яркий утренний свет и слышался звонкий птичий перепев. Есть хотелось ужасно, но Фин-Дари оказался на высоте. Обильный, парующий завтрак в ожидании стоял рядом с кроватью на круглом столе, асам гном, устроившись на единственном в палате стуле, дремал.