Александр Гром - Приключения Алекса

— Кому тут делать нечего? — недовольно завопил он и, правда, сразу же осекся, осознав габариты великана. Потом, наверное, от страха, да и еще не полностью проснувшись, по-козлиному заблеял: — М-м-м-м!

Джон терпеливо ждал. Наконец беднягу прорвало: — М-милорд! Ч-что угодно вашей милости? «Милорд» приосанился и сказал:

— Угодно на тот берег, да поживей.

— Хм, но… — взгляд испуганного малого лет двадцати стал слегка нагловатым. — Вас, как вижу, всего трое, а мэр велел отчаливать лишь тогда, когда наберется хотя бы человек десять.

— Ты что, малограмотный? — вдруг сурово спросил Джон.

— Ну, нет, — несколько стушевался паромщик, — грамоте хорошо обучен.

— Да? Вот как? — изумился великан. — Не умеешь считать до десяти и думаешь, что хорошо? Ох, уж эта нынешняя молодежь, сплошное разочарование!

Если б я даже и хотел, то все равно удержать друга вряд ли бы успел. Джон, несмотря на вес и размеры, имел поразительную ловкость и быстроту. Схватив строптивца за воротник, он мигом с головой окунул его в воду. Тот в панике забился, но совладать с Джоновой рукой вряд ли смогли б и десять таких, как он. Дождавшись пузырей, великан соизволил вытащить его на поверхность. Бедняга хватал ртом воздух, словно рыба, при этом кашлял и смотрел вокруг ошалевшими, дикими глазами.

— Ну вот, дорогой юноша, — обратился мой друг к пареньку, — посмотрим теперь, хорош ли метод обучения старины Джона. Считай-ка нас опять.

— Один, два, три, — послушно начал юный паромщик, на секунду запнулся, Потом продолжил, глянув на коней, — четыре, пять, шесть, — потом снова на нас. — Семь, восемь, девять…

Я едва сдерживался, чтобы не заржать. Фин-Дари любовался на спектакль, улыбаясь до ушей. Но Джон, строгий учитель дядюшка Джон, был сама невозмутимость.

— Гм, сам теперь видишь, юноша, мой метод совсем неплох. М-да! Ведь еще пару минут назад ты умел считать всего лишь до трех, а сейчас до девяти. Прогресс налицо, но… Боюсь, придется повторить урок. Что поделаешь, надо, милый, надо.

— Нет! — истошно завопил паромщик. — Не стоит! Я десятый.

— Ага, — удовлетворенно кивнул Джон. — честно говоря, рад за тебя. Оно, знаешь, грамотному человеку легче в жизни. Глядишь, еще и звездочетом придворным заделаешься, не раз тогда помянешь меня добрым словом. Да, надо б с тебя плату за обучение взять, но уж ладно, я сегодня добрый. Гей, друзья! — обратился он затем к нам. — Поторопитесь, отплываем.

Бледный, как сама смерть, паромщик перекинул на берег широкие сходни, по которым мы с гномом завели лошадей. Не прошло и пяти минут, как наш «ковчег» благополучно отчалил. Уже на другом берегу Джон, покровительственно похлопав парня по плечу, дал тому целую пригоршню медных монет, после чего посоветовал:

— Тренируйся, дружок, вместо того, чтобы дрыхнуть. Не ленись и достигнешь таких высот! Вот представь, едем мы назад, а ты, сердешный, уже и до двадцати считать умеешь. Плохо разве?

— Хорошо, господин, — несчастным тоном пробурчал «ученик» и совсем тихо добавил: — Чтоб ты издох, собака.

— Что такое? — навострил уши великан.

— Да так, ничего, — побледнел, словно бумага, парнишка, — жалко, говорю, расставаться.

— А-а, — понимающе протянул Джон, — мне тоже, но что поделаешь, такова жизнь. Прощай, юноша. Вперед, друзья!

Мы перебрались с парома на берег. Фин-Дари, сходивший со своим Угольком последним, сунул пацану в руку серебряную луну, и лицо того вмиг просветлело. Но кланяться нам вослед желания он не проявил. Что было вполне понятно.

С этой стороны реки тракт сделался пошире, да и состояние его заметно улучшил ось. В иных местах виднелись даже новые плиты, положенные взамен разбитых, а на развилках стали появляться указатели. Чувств овал ось приближение большого города. Теперь поля, огороды тянулись сплошной, нескончаемой чередой, а к вечеру мы оставили позади пять или шесть вполне приличных по размеру деревень. И движение в здешних местах было оживленнее: телеги, возы с сеном сновали друг за другом, то и дело попадались стада коров, овец, коз, переходящих с пастухами дорогу и на время препятствующих движению. На полях суетились фигурки крестьян, спешащих до заката сделать все свои дела и отправиться домой. Правда, порой на границах наделов виднелись островерхие шалашики, в которых иные работники, наверное, оставались на ночь.

Несколько раз нам навстречу попадались разъезды конной стражи, но документы потребовали только невдалеке от Баденфорда, да и то жандармы. Эти мудаки всегда были рады придраться к чему угодно и к кому угодно. Хотя с нами они обошлись вполне вежливо, вероятно, их впечатлили размеры Маленького Джона да мои бумаги, где черным по белому, при наличии множества печатей и затейливых подписей удостоверялось, что их податель является не кем иным, как сиятельным князем, сеньором всех Лонширских земель и угодий.

В свое время Старый Бэн положил много сил и времени, чтобы убедить меня подать прошение в Судебную Палату Континента о восстановлении и подтверждении прав. После чего пришлось затратить уйму золота и нервов, являясь на несчетное количество заседаний, где заслушивались оставшиеся свидетели: наши соседи дворяне, а то и просто вольные йомены, жившие на землях Лоншира. В общем, всех этих дурацких процедур было не перечислить, но в итоге, совсем замотанные, мы получили с дедом на руки все нужные документы на гербовой бумаге, с тьмой печатей и автографов. Вот уж «радость»-то была! Получил во владения княжество, которого в принципе нет!

Дед, однако, придерживался другого мнения, говоря, что само по себе подтвержденное высокородное происхождение значит в жизни очень многое. Но что-то, честно говоря, я как-то не замечал. «Золото, — твердил я деду, — все подкрепляется золотом, а иначе самое высокое звание останется пустым, ничего не значащим звуком».

Старый Бэн слушал, но оставался непоколебим. Что делать, человек старой закалки, хотя отчасти он, наверное, прав. «Ох, — про себя тоскливо вздохнул я, — деда, деда, как же по тебе соскучился твой беспутный внук. А теперь и не знаю, свидимся ли когда вновь? Такие вот дела…»

В сам город в тот день мы так и не попали. Не успели на десять-пятнадцать минут — и массивные городские ворота со скрипом и лязгом затворили. Фин-Дари расстроился, да и Джон, пожалуй, тоже. Видно, идея гульнуть крепко сидела в их шальных головах. М-да, чуток развеяться им-таки не повредит. Тем более перед смертельно опасным предприятием. Итог которого и самый ярый оптимист вряд ли увидел бы в розовом свете.

Разведя на пригорке костерок, мы занялись делами: гном куховарил, Джон возился с лошадьми, а я, разбив палатку, принялся штопать кое-где порвавшийся плащ. Изредка до меня доносилось ворчание Рыжика по поводу скудного разнообразия оставшихся продуктов, что впрочем, не помешало ему приготовить вкусный и сытный ужин. Потом, уже на полный желудок, они раскурили свои трубки, стараясь «нечаянно» дунуть в мою сторону.