Александр Гром - Приключения Алекса

— Познакомился я, значит, с одной девицей, — тоном пророка вещал Рыжик, — умной, красивой, честной, добродетельной!

— Таких на белом свете не бывает, — скептически заметил Джон.

Не обращая внимания на реплику, гном с упоением продолжал:

— А вдобавок ко всему еще и богатой! Ой, братцы, истинную правду говорю. Папенька ее, значит, в Линдерсдейле, городке Западного побережья, владел пивоваренным заводиком, кожевенной фабрикой и фруктовым садом размером чуть ли не с Шервудский лес. Но главное, конечно, не это. А то, что влюбилась она в меня без ума. В гостиницу, где я остановился, презенты шлет без устали: то пивца бочонок, то оружейный набор или картину старых мастеров из папенькиной коллекции.

— Во загнул, — расплылся в улыбке до ушей Джон. — Да на кой ляд тебе живопись? Тоже мне, нашелся ценитель искусства.

Разошедшийся гном и ухом не повел.

— А на день рождения, значит, подарила скакуна чистых арабских кровей. Ох, скажу я вам, огненный был конь!

— И чем же ты ее приворожил, мазельку свою? — искренне заинтересовался Джон.

— Бородой! — гордо ответствовал Фин-Дари. — Любила, понимаешь, девка, когда ее этой самой бородой между сисек лоскотал. Ну и по прочим интимным местам.

— Эт где ж еще? — пронялся здоровым любопытством и я. — По каким то есть местам?

— По разным, голуби мои, — несколько стушевался гном, — по разным. Ну да вы, бляха-муха, здоровые лбы, сами должны понимать. Словом, слушайте дальше-то, что было. По прошествии месяца красотка вообще рехнулась. Хочу, говорит, милый мой, за тебя замуж. Вот, думаю, влип, словно муха в мед. Потому как у моей любви кроме денег, достоинства и толстого папашки еще имеются пятеро братьев-бугаев. Да… как тут, скажите на милость, откажешься? К тому же эти молодцы с чего-то вдруг, стали глаз с меня не сводить. Днем в трактире гостиничном толкутся, ночью под мои окна слуг втихаря выставляют. По началу я, дурень этакий, даже возгордился, думал, они о безопасности моей пекутся, а потом все же смекнул. Боятся, гады, чтобы я не смотал удочки. Еще месяц я ломал голову, но как улизнуть подобру-поздорову, так и не придумал. А тут, блин, уже и к свадьбе стали готовиться. Шьют костюмы, запасают продукты, выпивку. Брательники любви моей руки радостно потирают в предвкушении семидневного кутежа. И только бедному гному невесело посреди этого бедлама. Все размышляю и размышляю: как бы слинять?

— Лопух ты, Фин-Дари, — не выдержав, авторитетно заключил Джон. — В подобных случаях надо рвать когти на третий день. Желательно ночью. А еще лучше, познакомившись с дамой, сразу же поинтересоваться, а сколько у нее братьев? Конечно же, немного странно со стороны, зато полезно для здоровья. Ведь так, а, рыжий кобель? Или ты станешь уверять, что дело обошлось без колотушек?

— Угу, обошлось, — гном хихикнул. — И опять-таки благодаря бороде она меня, родимая, подвела, она же меня и выручила.

— Каким образом? — с невинной миной спросил я. — Наверное, от частого употребления истрепалась и перестала удовлетворять похоть дамы, и та сама дала тебе от ворот поворот?

— Да нет же, Алекс, — досадливо отмахнулся Фин-Дари, — все гораздо возвышенней. И трагичней…

— Неужели?

— Да, черт возьми. Однажды во время любовной игры я защекотал бедняжку до смерти… Но кто мог знать, что сердце ее не выдержит вершины блаженства? Кто, скажите, друзья?

Джон крякнул и почесал темечко.

— А что же братья-долболомы?

— Хм, но они-то не в курсе дела были. Думали, хлебнула сестренка на радостях перед сном лишнего, вот и скопытилась. Жа-алели меня всем своим бандитским кланом, чуть ли не сиротой называли. Остаться на правах члена семьи предлагали, только отказался я. Нет, говорю, родственнички мои несостоявшиеся, не смогу я тут, ибо все здесь напоминает об утерянной любви. Уеду, говорю, на Границу опять, горе-горькое избывать.

— Да пивом запивать, — довольно-таки складно, да и верно прибавил Джон.

— Э! Тебе этого не понять, каланча, — гном театрально вытер рукавом сухие глаза, шмыгнув при этом совершенно сухим носом. — Потому как примитивен ты, аки бревно, а я натура сложная, тонкая, даже если хотите противоречивая.

— Брехливая, брехливая, — подхватил Джон. — Слышишь, Алекс, хоть раз в жизни Рыжик о себе правду сказал. Ну, молодец!

— Ах ты ж глухая тетеря, — набросился на него гном. — Уши песком чисти, глядишь, глупый язык меньше гадостей болтать будет. Вот жаль только, ума от этого не прибавится. Что делать; уж больно закостенел ты в своей дикости. Бедненький, тупенький Джонни!

— Вот, вот, — подпрягся и я. — Спустился юный простачок с гор за солью, а его цап и на Границу забрали!

— Хи-хи-хи! — противным, тоненьким смешком оценил мою шутку Рыжик. — Как это похоже на бедненького, тупенького Малыша Джонни. О-хо-хо!

— Так до сих пор соль и не принес, — поведал я дальше. — А родичи-то, поди, ждут? И где это, думают, лазит мальчонка? Смотри, Джон, снимут с тебя еще портки…

— Ой, не могу! Хи-и-хи-хи-хи-и! — заливался дурносмех Фин-Дари.

— Вот Алекс прикол отмочил!

— Заткнитесь оба, — оборвал Джон. — Если не ошибаюсь, за нами кто-то идет. Тихо!

Замолчав, мы прислушались. Где-то, среди многоголосного кваканья, довольно явственно раздавались размеренные, шлепающие звуки. Спрятаться и подкараулить возможного преследователя здесь было негде. Поэтому пришлось просто остаться на месте. А шлепки приближались. Первым заволновался Уголек гнома, за ним выявили беспокойство Дублон и Таран, необъятная коняга Джона. Все трое, хоть и приглушенно, ржали, кося в сторону пройденного пути. Но когда между деревьями мелькнул огромный силуэт, как по команде, замолчали. Фин-Дари потянулся к новенькому арбалету, однако я подал ему знак не шевелиться. Гном подчинился, правда, без всякой охоты.

Тем временем существо подошло совсем близко, совершенно игнорируя исходящую от двуногих опасность. Теперь, хорошо разглядев его, каждый мог понять выказанную им самоуверенность. Это был единорог. Тот самый, сказочный и легендарный, чье существование, по крайней мере, в наше время, ставил ось под большое сомнение. Выглядел он внушительно. Могучая, тяжеловесная туша, покрытая совершенно ничем не пробиваемой шкурой, поросшей густой белой шерстью. Ноги-стволы, оканчивающиеся непомерно широкими копытами, похожими на лосиные. И, на удивление, изящная голова, украшенная длинным и острым рогом — страшным оружием, тоже, согласно поверьям, наносящим только смертельные раны.

Лесной властелин неторопливо осмотрел нас всех, с какой-то странной для животного вдумчивостью. И я совру, если скажу, что хорошо себя при этом чувствовал. Даже Джонни и тот нервозно ерзал в своем седле. Рыжик пытался решить проблему по-иному — плотно зажмурив глаза. Злосчастный арбалет был запрятан за спиной, в судорожно скрюченной руке. И я готов побиться, на что угодно, об заклад, что когда единорог пялил зенки на дрожащего, словно осиновый листок, гнома, то на морде его промелькнула самая натуральная, неприкрытая ирония. Время, казалось, остановилось. Лягушки и те умолкли, не говоря уже о других лесных обитателях. А мы, люди и кони, замерли этакими заколдованными истуканами. Не знаю, сколько прошло минут или часов, прежде чем сказочная громада насмешливо фыркнула и, свернув вправо, неспешно подалась прочь.