Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

К слову, мысли о Школе никогда не покидали его надолго: даже смотря на сиреневую дымку вечерних гор с порога своего нового дома, Тео вспоминал холодные коридоры и башни Замка, с которых земля казалась такой далёкой, и чёрные птицы, пролетая совсем рядом, вспарывали своими криками темнеющее небо.

Фрат, как оказалось, был кем-то вроде старосты: к нему приходили за советом, за помощью. Он же проводил Обряд (несколько раз он пытался предложить проводить ритуал Тео, признавая тем самым его статус «учёного» служителя, но тот всегда с таким рвением протестовал, что вскоре Фрат сдался).

О том дне, когда бывший слушатель Гранций попал в поселение, они никогда не говорили, хотя Фрат всегда искал разговоров с Тео на самые разные темы. Возможно, такова была его обязанность в поселении — поддерживать новичков. Но, как бы там ни было, постепенно Тео стал даже иногда уклоняться от разговоров: не то чтобы ему был неприятен собеседник, но всё время казалось, что Фрат оценивает, правильно ли поступил тогда, на обледенелой горной дороге. Хотя внешне это было не определить, и Тео приписывал такое ощущение своей обострившейся в непривычных условиях боязни праздной близости. Хотелось уйти подальше, спрятаться от самых прекрасных людей на свете. А они действительно были прекрасные: умные, сильные, красивые, они чтили Защитника, как послушные дети — хороших родителей, не рассчитывая, конечно, на подарки, но точно зная, что утром Зимнего праздника найдут в тайнике именно то, что ждали весь год.

Тео всё не чувствовал себя лучше и мучительно долго обходил с ярким фонарём все уголки своей души, чтобы убедиться, что не сражён недугом высокомерия. Боль за себя и за других, пульсирующая где-то глубоко, за каждой утренней улыбкой солнечному дню, не давала приврать. Дело было не в том, что он не мог, не хотел жить так. Дело было в маленькой, неприметной строчке Жизеописания, которую он часто повторял себе, ещё когда учился в Школе просветителей: «И вышел Он к Морю, и Море было прекрасно, но Душа Его отравляла всё вокруг. И не захотел Он отравлять Море, и поник головой, и направился прочь». Вот это «поник головой» Тео представлял тогда очень хорошо. Поэтому почти не удивился, когда в посёлке появился Дабин — странный тип, которого Фрат привёл с обледенелой дороги в злую весеннюю метель. Исполняя завет Защитника помогать каждому, попавшему в беду, жители приютили путника, как раньше они помогли Тео. Но Дабин вовсе не был благодарен своим спасителям: он всё время ворчал, предсказывал всем скорую гибель под огромной лавиной и со смехом говорил, что поселенцам не мешало бы спасти ещё пару путников, чтобы уж наверняка заслужить внимание Защитника и гарантированное место в будущем Бытии.

Иногда Дабин приходил на Обряд, но чаще всего сидел в доме на окраине, который ему выделили добрые жители, и никого не желал видеть. Кроме Тео. К бывшему слушателю неприветливый гость почему-то проникся необоснованным доверием. Тео выслушивал этого полусумасшедшего человека со смесью чувств долга помощи тому, кто в этом нуждается, и, со временем всё более сильного, интереса.

Мысли Дабина, его рассуждения казались хаотичными, непоследовательными и сначала немало раздражали отточенный логическими упражнениями рассудок Тео. Но постепенно он стал замечать, что всё чаще соглашается со своим собеседником, кивает ему или с удивлением видит высказанную бродягой мысль в мутных зеркалах своих раздумий времён Ледяного Замка. Но кто был этот человек, как он оказался один в горах — они оба умалчивали. Прошлого не существовало — это было одно из негласных правил возможности новой жизни.

Как-то раз кто-то заметил, что Дабин рисует углём на деревянной стене — и рисует превосходно. Он нарисовал тогда птицу, и она словно рвалась в небо, отбрасывая костыли своего несуществования. Действительно, у него был редкий талант видеть то, чего увидеть нельзя, когда смотришь просто так, прямо, как белка смотрит на кроны деревьев — рассчитывая прыжок и оценивая, где вкуснее орехи.

Жители тоже увидели это, и Фрат, обрадованный, что нового поселенца можно пристроить хоть к чему-нибудь полезному и созидательному, попросил его расписать стену своего дома, изобразив любимую жителями поселения сцену Жизнеописания — первое явление Защитника миру. Дабин неожиданно покладисто согласился и деловито приступил к работе, требуя всё новые и новые краски и поставив условие не смотреть до окончания работы.

В тот день Тео, как обычно, занимался домашними делами после обеда: колол дрова, подметал полы, расчищал дорожку от подтаявшего снега, — когда к нему прибежала Гиа, дочка Гишты. Девочка, с рождения немая, громко беззвучно кричала и махала руками: пойдём, мол. Тео испугался, что случилось что-то страшное, но, примчавшись следом за быстрой, как олень, девчонкой к дому Фрата, он обнаружил всего лишь Дабина в окружении явно очень злых жителей поселения. «Что случилось?» — на правах друга старосты Тео протиснулся вперёд. Дабин стоял, заложив руки за спину, с нахальной улыбкой, а позади, на высокой деревянной стене, красовалась его работа. Тео залюбовался острыми вершинами гор с подтаявшими, глазурью блестящими на солнце снеговыми капюшонами, цветными переливами весенних лугов у подножий и лазоревыми просторами неба, притуманенного лёгкими весенними облачками. Это была прекрасная картина, но бывший слушатель отлично понимал, что не устраивает жителей горного посёлка: они не видели здесь явления Защитника.

«Ну что, как тебе?» — зло поинтересовался Фрат, наблюдая осторожную улыбку Тео, которого он всегда считал серьёзным, заслуживающим доверия человеком. «Я думаю, прекрасная картина…» — начал бывший слушатель Гранций, правда, не слишком уверенно. «Прекрасная?» — не выдержал Фрат, в его голосе звучала почти ненависть. Тео вскинул взгляд — и в его прищуренных глазах светилось то же упрямство, как и в тот день, когда он стал чужим в Ледяном Замке. «Да, и я не закончил: я думаю, что это прекрасная картина явления Защитника. Лучше и не придумать. И я надеюсь, что вы ещё сможете оценить её по достоинству. Но, вероятно, не сейчас».

Разумеется, тем же вечером они с Дабином уже шли по скользкой горной дороге, подгоняемые ледяным ветром — вниз, в предгорья, где уже зацветали весенние луга.

Дабин сначала всё хмурился и бормотал себе под нос: «Они закрасят её, закрасят!» И тут же добавлял с весёлым смехом: «А может, староста так разозлится, что спалит свой дом! Вот это я понимаю… искусство. Искусство всегда немного неудобно, понимаешь ли ты, мой мудрый друг?» Потом он успокоился и стал просто весел: насвистывал что-то по пути и то и дело хитро поглядывал на Тео.