Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Самым мучительным было то, что Оланзо в этот момент хотел только одного — чтобы каким-то чудом казнь не случилась. Чтобы приехал растерянный Малум и сообщил, что Голари удалось бежать, или что горожане узнали тюремную карету и по дороге освободили Первого советника, да хоть что призраки Башни напали на птичников и спасли профессора. Всё, что не может быть правдой. Всё, о чём автор «Книги правителя стороны Штормов» презрительно изрекал: «Едва только правитель ступает на плодородную почву бесплотных мечтаний и сожалений, он проигрывает любому своему подданному».

Малум выглядел скверно — сложно было предположить, что этот человек способен испытывать душевные терзания, но прежде такого выражения лица король у своего помощника никогда не видел. Возможно, сказывалась усталость бессонной ночи в дороге, на время лишившая главного птичника его феноменальной способности прятать свои эмоции. Это даже немного отвлекло Оланзо от собственных мрачных мыслей.

— Всё исполнено, — коротко доложил Малум, едва дождавшись лёгкого кивка Сэйлори, чтобы опуститься в мягкое кресло.

Король заботливо налил птичнику вина и придвинул блюдо с заветренным сыром и белым хлебом. Малум залпом осушил бокал и только потом с удивлением заметил, что бокал короля опрокинут, и тот, при своей болезненной любви к порядку, даже не вызывал слуг, чтобы поменяли скатерть.

Оланзо криво улыбнулся.

— Неужели и ты тоже? — спросил он, пронзительно смотря на птичника.

— Что — тоже? — резко отозвался Малум, пренебрегая той субординацией, которую всегда оставлял даже при общении с Оланзо один на один.

Король не стал уточнять, и они просто сидели в одном на двоих молчании, скрывающем то, чего оба они не желали признавать — что было бы более чем неуместно для тех, кто рассчитывал вот-вот начать войну и кто легко отдавал приказы об арестах и «устранении препятствий».

— Тело нашли? — спросил Оланзо. Ему хотелось подробностей, поскольку иногда точная информация может хотя бы поставить рамки безграничному воображению.

— Нет, — покачал головой Малум, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза, — но сомнений нет. Я и мои люди видели падение. Выжить там невозможно. Завтра с рассветом продолжат поиски.

Оланзо кивнул. Его окатило неумолимым желанием скорее уснуть: отменить все дневные дела и не просыпаться до самого вечера. Но сначала следовало дать ещё одно необходимое распоряжение.

— Отправь роту из гарнизона Норсена арестовать просветителя Люмара. Как можно скорее. И обязательно сообщите им, что просветитель Инанис казнён.

— Вы думаете, они могут оказать сопротивление? — уточнил Малум, тут же взбодрившись, как всегда при получении нового задания.

— Я в этом уверен, — улыбнулся король, наслаждаясь редкой возможностью оказаться проницательнее начальника птичников.

Но королю, как это часто происходило, не удалось воплотить даже скромные планы на отдых: вскоре он проснулся от шума за дверями своей спальни. Приставленный охранять сон Сэйлори слуга отчаянным шёпотом объяснял что-то человеку, которого явно не пугал гнев короля и который не желал сдаваться. Оланзо вздохнул, умылся, выпил горькие остатки чая с мятой, принесённого ему перед сном, и вышел в приёмную. Там он жестом отпустил побледневшего слугу, устроился в кресле и поднял тяжёлый взгляд на своего сына.

Таэлир не ожидал такой лёгкой победы и, как обычно при встрече с отцом, растерялся. Но на этот раз он был наполнен ненавистью до краёв — так, что ему казалось, он мог бы убить Оланзо.

— Явился? — брезгливо осведомился король, окидывая взглядом грязную порванную одежду сына.

— Ненавижу, — сжимая кулаки и опираясь ими о стол в бессильной ярости, прошипел Таэлир.

Ещё совсем недавно, пока он нёсся во дворец, он сочинил целую гневную речь, которую собирался обрушить на отца, но сейчас, смотря в упор в эти ненавистные родные глаза, не мог произнести ни слова.

Когда принц прочитал некролог в «Королевской правде», то просто не поверил словам, втиснутым в скромную скорбную рамку. Он подумал, что это наверняка очередные интриги, в которых он предпочитал не разбираться. Хотя это было слишком даже для его отца.

Но потом, когда он прочёл статью «Тем, кто не поступил на Факультет Звёзд и Светил», которая упоминалась в некрологе как последнее желание профессора, судьба Голари встала перед ним в полный рост. Принц читал статью, как предсмертную записку, и словно слышал спокойный мягкий голос Первого советника. И те слова, которые предназначались именно ему (но так, чтобы никто этого не заподозрил) принц уже не мог читать без слёз. Рыдания душили его, и то, как Голари — уже мёртвый — со страниц газеты пытался успокоить принца, понимая, что тот станет винить себя, было невыносимым. Профессор советовал не осуждать своих родителей — не потому, что они правы, а потому, что так ты медленно убиваешь сам себя, ничего не получая взамен. Но пока острое страдание жгло мысли принца, он не мог последовать мудрому совету.

— Ты разбудил меня, чтобы сообщить это? — устало спросил король.

Таэлир глубоко вздохнул и улыбнулся — так, как это обычно делал его отец, так, как и он научился, сам того не заметив.

— Не только, — скрестив дрожащие руки на груди, сказал принц. — Ещё я хотел официально заявить о том, что это я рассказал Голари о покушении. Я придумал это — и жалею, что это не было правдой. Придумал просто так, чтобы понять, может ли кто-то принимать меня всерьёз. О, я даже не рассчитывал, что ты или твой любимый птичник — что вы поверите мне. Но он — он выслушал меня. Первый раз в жизни, представляешь, человек слушал меня? И поверил мне. И стал защищать меня — чужого вздорного мальчишку. Первый раз в жизни я почувствовал, как будто у меня есть отец… а тебя, тебя я ненавижу! И себя ненавижу ещё больше, слышишь! Я убил тебя, убил! В моём мире нет тебя, нет, нет, нет!! — принц кричал, не думая о том, что могут услышать слуги, кричал, зная, что отцу, несмотря на его каменную маску, больно. Если он хотя бы немного знал, кто такой — его отец.

Оланзо, действительно, выглядел мрачным, как залив Сольар поздней осенью — но всё равно он сказал всё с той же их общей обоюдоострой улыбкой:

— И тем не менее ты кричишь на своего короля только потому, что знаешь — тебе ничего не будет. Только потому, что ты, к несчастью, мой сын. Непутёвый, бездарный сын. Ты мог бы быть моей поддержкой, моей гордостью, но ты всегда думал только о себе, ничего из себя не представляя.

Неожиданно король встал и прошёл к двери, открыл её и велел позвать охрану — двое птичников явились почти мгновенно. Принц стоял, опираясь о стол, и его тело била мелкая дрожь. Так случалось довольно часто — почти все их ссоры заканчивались примерно одинаково, но на этот раз, когда птичники, немного робея, уже аккуратно, но крепко держали принца под руки, Оланзо сказал, обращаясь к стоящему у дверей слуге: