Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

— Интересно, как ты сможешь справиться с охраной Королевской тюрьмы? — задумчиво произнёс Форин, словно это были условия интересной логической задачи.

Унимо, сделав несколько глубоких вздохов, спросил почти спокойно, наспех скрывая под этой водой дрожь в голосе:

— Разве вы не поможете мне?

Смотритель улыбнулся — и его улыбка на мгновение напомнила Нимо улыбку Флейтиста, заставив замереть от ужаса.

— У меня другое дело, как ты помнишь. И довольно важное, — ответил Форин.

— Но ведь моего отца могут казнить в любую минуту, — отчаянно прошептал Унимо, — ведь король сумасшедший, он может казнить любого! А отец там… сейчас…

Смотритель коротко оглядел дилижанс, чтобы убедиться, что все другие пассажиры спят, и, чуть наклонившись к своему ученику, вкрадчиво произнёс:

— Если ты что-то должен сделать, то у тебя, скорее всего, ничего не получится. Но ты всегда можешь попытаться. Если хочешь .

Нимо молчал, тратя все свои силы на то, чтобы не заплакать. Он думал, что после невероятных путешествий в реальнейшем, после того как мир поделился с ним тайным знанием, он уже не окажется в такой ситуации, не будет по-детски давиться слезами. Но ощущение полнейшего бессилия подсказывало ему, что всё, что он мог там, на Маяке, теперь, когда на самом деле нужно что-то сделать, оказалось бесполезным.

Только потом, лихорадочно шагая по улицам Тар-Кахола, Унимо понял, что это был совет и подсказка — на которые его учитель всегда был скуп. Но тогда, в дилижансе, он почувствовал, как в нём закипает ненависть к Смотрителю. Особенно когда тот сказал, откидываясь на сиденье и улыбаясь:

— Надо же, как ты великодушен. Твой отец оставил тебя для более важных дел, а ты считаешь, что нет ничего важнее его спасения.

Трикс смотрел в окно так, как смотрят маленькие дети: упираясь носом и руками в стекло, целиком поглощённые этим занятием. А Унимо почувствовал, будто внутри у него кто-то топил новорождённых котят — и хотелось сбежать подальше от их писка, но это было невозможно. Поэтому он просто сидел молча и просил кого-то безответного о том, чтобы дорога скорее закончилась. И минуты, как всегда в таких случаях, плелись издевательски медленно.

И когда дилижанс, наконец, прогромыхал под Восточными воротами Тар-Кахола, Унимо едва дождался остановки, чтобы спрыгнуть с подножки и быстро, почти бегом, направиться куда-нибудь, не разбирая дороги и не заботясь о том, что по щекам текут слёзы.

Форин не стал его догонять и крепко схватил за руку Трикса, который собирался это сделать, заставив того поморщиться от боли, но остановиться.

— С твоим отцом не случится ничего из того, чего он сам не захочет, — негромко произнёс Смотритель, и на мгновение показалось, что мир погрузился в реальнейшее.

Унимо не мог не услышать, но не оглянулся и не замедлил шаг.

В Ледяном Замке утро неизменно начиналось с Обряда. Смотрители, хранители и просветители, держа в руках стеклянные светильники, старательно, кто быстрее, кто — словно поднимаясь по крутой лестнице, оживляли в своих мыслях всю историю Защитника, замирая от ужаса, когда наступала Темнота, и наполняясь светом, когда Защитник побеждал…

Обряд оставался неизменным, но всё остальное, казалось, сдвинулось и обрело свою собственную волю, будто бы сам Замок решил избавиться от людей. Или, что вероятнее, это ощущение было сложено из многократно повторённого отчаяния, которое испытывал каждый, но которое нельзя было показывать. Двигаясь в привычном ритме от утра к вечеру, слушатели, хранители и просветители послушно читали, улыбались, разговаривали — искренне притворяясь, что ничего не случилось.

Словно за стенами Ледяного Замка не стоял лагерем весь гарнизон Норсена, словно капитан птичников не зачитал королевский приказ об аресте просветителя Люмара, словно не прокричал он, что просветитель Инанис уже казнён за государственную измену, что идёт война с Синтийской Республикой и применяются законы военного времени…

Часовые-хранители тогда наглухо закрыли ворота, и капитан птичников объявил, что даёт обитателям Школы просветителей три дня на размышление, но после Замок будет взят штурмом, а все, кто в нём — арестованы за неподчинение королевскому приказу.

Войска гарнизона растянулись вдоль южной стены, отрезая Школу от мира. Солдаты грелись, разжигая костры, смеялись над непутёвыми защитниками Замка, но за принуждённой бравадой скрывался, как ни странно, страх. Такой, который бывает при нападении на безоружного, когда требуется специально распалять себя, чтобы не отступить, чтобы не сбежать от невозможности происходящего. Страх, который отличает солдата от палача.

У защитников Школы, действительно, не было никаких шансов: при первой же попытке штурма королевские войска легко сломают ворота, а дальше сопротивление безоружных служителей Защитника может только немного усложнить арест, не более того. Это отлично понимали по обе стороны крепостной стены.

Но важнее солдат, стаей воронов карауливших ослабевшую жертву, было то, что произошло внутри Замка — в тот момент, когда птичник прокричал о казни Инаниса. Айл-просветитель Люмар, стоящий на балконе своего кабинета, вдруг молча осел на пол, и его взгляд, словно стеклянный шар, упал и закатился в угол комнаты. Просветители и хранители бросились на помощь, и оказалось, что Айл-просветитель потерял речь, а тело его почти перестало слушаться. Тем не менее Люмар требовательно приподнимал руку и с нечеловеческим усилием сжимал указательный и большой пальцы, пока ему не принесли перо с чернилами и бумагу. И тогда он написал, потратив на это, казалось, всю энергию, которая ещё оставалась в мгновенно постаревшем теле: «Отведите меня к ним».

Те, кто видел происходящее, просто отводили взгляды. Кто-то спрятал этот лист так, что потом его было не найти.

В комнате Люмара постоянно дежурил один из служителей, помогая Айл-просветителю передвигаться, ухаживал за ним. Старик делал всё машинально, не проявляя ни к чему интереса, с трудом переводя взгляд с одного предмета на другой — и в нём едва читался тот, прежний глава Школы, как полустёртый старый список Жизнеописания, который с особой тщательностью хранили в библиотеке, но никогда не читали.

Все, кто оставался с Люмаром, затем ещё долго ходили бледные и словно только что спасённые из-под лавины, усиливая среди обитателей Замка и без того явственное ощущение катастрофы.

На Совете просветителей было решено не сдавать Замок. Никаких других решений принять не удалось, поскольку все возможные посылки в любых сочетаниях имели только одно следствие — поражение, и эта искушённости просветителей в логической науке на этот раз заставляла их молчать.