Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Когда Грави увёл короля, а стража, видимо, не выдержав зрелища сопровождаемого врачевателем правителя, разбежалась, Форин тоже собрался было уходить, но тут в проходе появился Флейтист, оглашая глухую тишину опустевшего дворца редкими аплодисментами.

— Не так быстро, дорогой Смотритель, — усмехнулся слепой. И пояснил: — Исполнители главной роли никогда не покидают сцену так быстро. Они должны дать публике вдоволь насладиться своим глупым самодовольным видом.

Унимо замер, как муравей в патоке: он не мог пошевелить не только рукой или ногой, но и мысли его застыли так же, как застывают на холоде блестящие сахарные нити.

— О, и мой славный юный друг здесь! Как дела, Унимо? Смотрю, ты подрос и думаешь, что много чему научился у нашего грозного хранителя реальнейшего? Или он, по своему обыкновению, просто использовал тебя, без объяснений, — как вот и сейчас, например, чтобы иметь рядом живой источник ненаправленной силы?

Слова Флейтиста валились на голову, как тлеющие балки горящего дома, отрезая путь к спасению и разъедая горло неоспоримой гарью.

Форин молчал. Он берёг силы, потому что их действительно было страшно мало для сражения с Флейтистом, который, напротив, словно лучился предвкушением интересной игры и скорой победы.

— Что же ты молчишь, Айл-Смотритель? — продолжал издеваться Флейтист. — Теперь ты ведь куда ближе ко мне, чем раньше, правда? Как ловко ты ухлопал этого палача — просто загляденье! Даже я, наверное, так не смог бы. И со стариной Грави разделался — будь здоров! Может, теперь не побрезгуешь сыграть со старым приятелем, а?

Старик рассмеялся, и его смех застучал горошинами по каменному полу.

С каждым словом Мастера Эо сил у Форина становилось всё меньше. Унимо видел это, как если бы перед глазами у него были огромные песочные часы: с каждой секундой песчинки, толкаясь, неостановимо стремились на свободу — в точно такую же, только пока меньше заполненную, стеклянную колбу. Словно капли крови по шкуре смертельно раненого животного — время истекало .

— Хочешь сдаться? — уточнил Флейстист, подбираясь всё ближе к безмолвному Форину. — Ну, давай, я согласен: сдай мне город — и с тобой всё будет хорошо. И с твоим мальчишкой тоже, так уж и быть, хотя со мной он научился бы гораздо большему.

Унимо подумал о том, что он на самом деле хочет, чтобы Смотритель забрал все его силы для сражения с Мастером Эо. Глубоко вздохнув, он подумал об этом так, словно мысль эта была острым ножом, о который легко порезаться.

«Ты уверен?» — спросил Форин. И Нимо кивнул. Они оба помнили, как ученик Смотрителя ушёл тогда — те следы на песке остались до сих пор, стоило только закрыть глаза. Но тем не менее Унимо кивнул. «Ты не сможешь больше ничего выбрать, ты понимаешь?» — отчаянно требовал ответа Форин. В реальнейшем нельзя было лгать — даже без слов. А в таком состоянии даже сам Смотритель не смог бы сделать так, чтобы ложь обернулась правдой хоть на мгновение. Поэтому Унимо почувствовал боль. Это была потеря: он знал точно, что мог бы сделать много всего, мог бы найти то, что составляло бы его сокровище, постоянный источник радости, мог бы, возможно, даже найти или создать свой мир, — но кивнул в третий раз. И потерял сознание — потому что в реальнейшем нечего делать, если ты, как дурак, отдал своё самое важное другому человеку…

— Так, пожалуй, будет лучше, — прокомментировал Мастер Эо то обстоятельство, что теперь они вдвоём со Смотрителем шли по пустынной улице Весенних Ветров в старинном центре Тар-Кахола.

Примечательно, что не было видно ни одного жителя. Но Форина это не беспокоило: он чувствовал, что это просто иллюзия.

— Нет, всё-таки я удивляюсь, как тебе удаётся их очаровывать, — покачал головой Флейтист. — Сначала эта булочница, как там её, теперь мальчишка…

— Заткнись, — беззлобно бросил Форин, но вложил достаточно силы, чтобы Мастер Эо не стал развивать свою мысль дальше.

Флейтист всегда чувствовал приятное возбуждение в начале игры, и оно заставляло его болтать без умолку.

— Нет, и всё-таки я не могу понять, чем тебе так дороги люди, эти пустые куклы из бумаги. Ладно ещё Мастер Всего — он вроде как чувствует свою вину за всё это безобразие, но ты-то?.. Эх, — Мастер Эо махнул рукой, признавая безнадёжность своего собеседника, — посмотри хоть, как прекрасен город без людей, ну?

Форин отвернулся от заглядывающего в лицо спутника, но, действительно, без людей город приобретал особое очарование — Смотритель не мог этого не признать, оглядывая пустые аллеи, свободные скамейки и сами для себя журчащие изящные фонтаны на маленьких проходных площадях.

Не нуждаясь в задушевных беседах или в поклонении, в том, чтобы заглядывать кому-то в глаза и видеть там своё отражение — чуть лучше или чуть хуже, — Смотритель не мог сказать, что именно чувствовал к людям, а значит, и к самому себе. Ту жгучую ненависть, которую он изредка ощущал, или, что чаще, тоскливое понимание, что «ну вот, опять», когда очередная его попытка защитить людей от них самих проваливалась, Форин не мог признать за настоящее отношение к этим существам, к роду которых ему выпала судьба принадлежать. Он не понимал людей и даже немного боялся их — не понимал, что хорошего они могут находить в миллионе вещей, которые не стоили и одного мгновения вечности. Словно любитель бабочек, он мог бы, наверное, ради изучения накалывать их на булавки и сушить для коллекции, если бы его компас в реальнейшем не грозил стать бесполезным от таких недопустимых погрешностей зла. Или, возможно, ещё из-за чего-то, имени чему Форин пока не знал…

— Задумался? — усмехнулся Флейтист. — Это хорошо. Но игра, тем не менее, не ждёт. Ты, как всегда, за белых?

Форин только фыркнул: вот паяц! Хотя, конечно, никаких иллюзий по поводу того, что слепой старик — слабый противник, у него не было.

— А помнишь, — расчётливо припоминал Флейтист, — как мы ввели моду на эту игру — «Двойное желание»? Весёлое было время! Кажется, тогда доходило даже до убийств…

— Не помню такого, — пробормотал Форин, и реальнейшее тут же нанесло ответный удар — перед глазами его всплыла во всех деталях та история, в которой он до сих пор винил себя, сколько бы тяжёлых аргументов ни кидал в этот бездонный колодец его деятельный разум.

В молодости, действительно, они с Флейтистом (точнее, Мастер Эо, а Форин, как всегда, был затянут в эту забаву обманом — но что это меняло?) придумали игру для обитателей реальнейшего. Состояла она в том, что двое, по взаимному согласию и доверию (только так, конечно — Смотритель с ужасом думал о том, что, несмотря ни на что, он постоянно доверял Флейтисту, потому что никто не был так близок ему в реальнейшем, никто не понимал так хорошо его мотивы, пусть и выворачивая их наизнанку), произносили фразу: «Я хочу исполнить то, что скажет…» — тут подставлялось имя другого игрока. И потом каждый мог произнести одно желание, которое другой обязан был исполнить. Но, чтобы это сработало, каждое желание должно было касаться только двоих игроков — не больше и не меньше. Это условие добавил Форин, создавая эту игру и вводя соответствующие законы реальнейшего. Ему казалось, что так он сможет избежать возможных разрушительных последствий таких забав для мира — а Мастера, если уж им так хотелось, могли пощекотать себе нервы.