Анна Удьярова - Остров Укенор

Великан оказался худым и невзрачным: только чёрные глаза, словно выходящие за пределы лица, могли бы помочь желающим составить портрет чудовища. Он макал кисточку в чёрную тушь и водил ей по бумаге, изредка прищуриваясь и замирая, словно от усталости. В пещере, где жил злодей, горели светильники, а по углам сидели дети, обняв колени руками. Они не выглядели напуганными — скорее напряжённо чего-то ожидали. А совсем рядом к похитителю сидела девочка лет двенадцати — точнее, не сидела, а то и дело нетерпеливо подскакивала и заглядывала рисующему через плечо. Он, впрочем, не был против.

Когда Унимо зашёл в пещеру, то остановился в растерянности. Он ожидал увидеть что-нибудь страшное: детей в клетках или даже убитых, — но вместо этого попал на урок рисования. Потому что, коротко взглянув на непрошенного гостя, хозяин пещеры протянул кисточку девочке и что-то шепнул ей на ухо. Она вмиг подобралась, села на пятки и, долго примериваясь, начала рисовать. Унимо просто неловко наблюдал: он не знал, что делать.

И когда на смотрителя с глухим рычанием двинулось странное существо, похожее на огромного кота с длинным чешуйчатым хвостом и кожистыми крыльями, он тоже не сразу сообразил, что правильнее всего было бы отступить. Но, упустив момент, когда выход в пещеру был свободен, Унимо прижался к стене — и постарался только не закрывать глаза, когда морда с тонкими, как трещины, зрачками оказалась около его лица. Это было удачно, поскольку он успел рассмотреть тончайшие чернильные штрихи, из которых была соткана шерсть чудовища…

Хозяин пещеры что-то прошипел — и крылатый кот нехотя, с ворчливым рычанием, отступил и уселся рядом, застыв в виде прекрасной кошачьей вазы. Унимо моргнул и отлепился от стены, в которую вжался так, что мелкие камешки осыпались с лёгким шорохом, когда он шагнул вперёд. Огляделся. Дети смотрели с любопытством — и совершенно без сочувствия.

— Вы всегда так… встречаете гостей? — спросил Унимо, обводя взглядом всех.

— Вы не гость. Вы пришли испортить праздник и забрать всех домой, — когда художник это сказал, некоторые из детей испуганно вскочили на ноги.

— Нет-нет, — смотритель для верности помахал руками — словно в подтверждение того, что у него нет с собой мешка, сачка или ещё чего-нибудь, чем ловят сбежавших детей. — Я не буду никого забирать. Я хочу только проверить, что с вами всё в порядке.

Похититель тем временем быстро что-то чертил на листе бумаги — и вот уже дети восторженно провожали глазами птичку с полосатым, как у шмеля, телом, и серебристыми крыльями. Девочка, которая до этого рисовала, со смехом побежала за странным летающим существом.

Унимо шагнул ближе к художнику. Реальнейшее состояло из тонких штрихов — и это было плохо. Смотритель, игнорируя колокола опасности, звучавшие в голове, сделал ещё шаг. Он старался, чтобы это не выглядело угрозой — но художник уже широко раскрыл глаза, видимо, осознав, что перед ним Мастер Реальнейшего.

— Мы можем поговорить? Пожалуйста, — Унимо опустил взгляд.

— Говори, — пожал плечами художник. И отвернулся.

— Я имею в виду — наедине, — ещё тише сказал Унимо.

А художник, напротив, заговорил чуть громче:

— Я ничего не скрываю от своих гостей.

Унимо начал злиться. Кто бы ты ни был, но прятаться за детей — это уж слишком.

— Хорошо, — как можно спокойнее произнёс Унимо, чувствуя даже через закрытые веки прицельные взгляды десятков глаз, — я пришёл сказать, что родители ищут вас, что они думают о самом плохом — и постоянно плачут. Вот, например, тари Исли — я только что от неё, — незаметно наблюдая, Унимо без труда определил, кто из мальчишек её сын.

Место девочки около художника занял мальчик лет тринадцати — бледный, с тонкой шеей и грустными глазами. На этот раз художнику пришлось сложнее: он работал, не отрываясь, минут пять. И потом в руку мальчишке ткнулся странный зверёк, похожий на пушистого поросёнка. Когда мальчик ласково почесал его за ухом, зверь завилял хвостом, совсем как щенок. Мальчик вдруг стал всхлипывать, но быстро затих, обняв своего питомца.

— Родители могут заниматься своими делами. Дети им нужны только для того, чтобы отметиться в книге. Они не знают даже, что их дети любят рисовать больше всего. А когда говорят с ними — будто одновременно доказывают в уме теорему равноотносительных треугольников, такие умные… — бормотал художник, снова что-то рисуя.

Унимо теперь смотрел только на детей, он сказал:

— Возможно, ваши родители действительно не могут или не хотят услышать вас, причиняют вам боль — и вы хотите сделать им больно в ответ. Ну что же, это понятное желание, да…

Тут дети стали переглядываться, их отважное единство распадалось на глазах.

— Осторожно, — прозвучал насмешливый голос за спиной.

Унимо обернулся и услышал, как звякнули цепи: в углу пещеры вставал во весь рост воробьиный лев. Так, во всяком случае, показалось Унимо с первого взгляда: крылья, такие, как у воробьёв, только огромные, острый клюв и большие глаза, закрытые третьим веком. Существо поднялось и застыло, слегка покачиваясь на львиных лапах. От каждого крыла тянулась длинная цепь. Унимо подошёл ближе: существо выглядело вполне безопасным, несмотря на свои размеры и лапы хищника.

Но потом оно открыло глаза.

А Мастер Реальнейшего быстро закрыл — но долю секунды на него смотрела пустота. Большая чёрная комната без окон. В которую забросили свинцовый шарик боли: повинуясь непонятным законам, он катился по полу и ударялся в стены. Эти глухие удары Унимо продолжал слышать, когда закрыл глаза.

— Вам не понравился мой рисунок? — насмешливо спросил Мастер Изображения. — Но говорят, что у меня неплохо получается. Хотя да, я ведь рисую только то, что каждый заслуживает — поэтому ко мне приходят дети и не приходят взрослые. Это существо создано специально для вас. Оно ужасно страдает, Бог — то есть я — сделал его таким. Но вам ведь это привычно. Понятно. Может быть, даже нравится. Когда вы на другой стороне .

Унимо слышал его голос внутри своей головы, между ударами шарика. На висках выступил пот, губы пересохли.

Ни одной спасительной мысли. Тьер уселся на полу пещеры и улыбался. Хотя Унимо не был в этом уверен: он так и не решался открыть глаза.

— Пожалуйста, не надо, ему же больно.

Шарик удивлённо застыл в середине комнаты.

Унимо улыбнулся и открыл глаза.

«Пожалуйста, не надо, ему же больно», — какое прекрасное заклинание. Записанное где-то на нитях основы реальнейшего. И теперь смотритель знал, что спасён.

Девочка, получившая в подарок шмелиную птичку, стояла перед ним и строго переводила взгляд с Унимо на художника.

— Ты специально сделал его таким, — обвиняюще сказала она, указывая на воробьиного льва. Теперь она смотрела только на художника — и таким взглядом, что Унимо даже ему посочувствовал.