Мари Бреннан - И в пепел обращен [litres]

Дурные мысли, вовремя нашептанные в нужные уши, уже порождали в Лондоне смуту.

Не побывали ли и там, на совете в Сент-Олбансе, подсылы Ифаррена Видара?

Они с Луной полагали, что следующий ход будет сделан через Наследников сэра Лислика, явно задавшихся целью возбудить как можно больше злости по адресу роялистов, а это Армии на руку. Но что, если Видар решил обратить усилия в сторону самой Армии? Общины проголосовали за возвращение короля, и, будь старый парламент распущен, в новом составе вполне могут сделать то же. Одна только чистка и могла гарантировать, что в Общинах останутся лишь те, кто наверняка выступит против Карла Стюарта.

Что, надо думать, весьма и весьма порадует Никневен.

А между тем арест Энтони отвлекает внимание Луны – и это в столь наряженные времена.

Вдруг в темном углу что-то зашевелилось. От страха Энтони едва не выпрыгнул из собственной кожи, но тут же увидел, что сия особа ему знакома – и вряд ли обрадуется появлению его товарищей по несчастью, в большинстве своем пуритан, и вовремя сдержал крик.

Воплощение кошмара, мара по имени Ангризла выглядела ничуть не симпатичнее Принна. Однако Энтони видел гонцов от Луны далеко не впервые, а отбирались они отнюдь не за миловидность.

– Лорд Энтони, – без обиняков заговорила мара, – сегодня вы отсюда выйдете. Ее величество послала меня предупредить.

Вот тебе и страстотерпничество… но нет: поддавшись чувству вины за прошлые промахи, Энтони совершил оплошность куда худшую – позволил разлучить себя с Луной, в то время как та отчаянно нуждалась в нем. А ведь Видар вполне мог предвидеть и это.

Разумеется, в заключении Энтони не сделал того, что надеялся сделать. В конце концов, вся неожиданность арестов пошла насмарку: пленников без особой помпы, по нескольку человек, выпускали на волю, а двух-трех самых неугомонных заключили под строгий арест в Сент-Джеймсском дворце. Те, кого все еще держали здесь, могли разве что строчить памфлет за памфлетом, начиная от «Официального Протеста» и далее, большая часть коих – судя по всему, что Энтони знал об оказанном ими воздействии – словно бы канула в пустоту.

Да и на свободе от него проку будет не много. От своих убеждений касательно соглашения с королем, высказанных пятого числа, он не отречется и проголосует в точности так же (кстати сказать, неделю спустя очищенные Общины объявили то голосование недействительным), а значит, до прежнего места его не допустят. Однако он еще может сделать кое-что в Ратуше. И, если его подозрения верны, должен навестить Халцедоновый Чертог и заняться вопросом Видара.

– Передай Ее величеству мою благодарность, – сказал он маре и вновь зашагал из угла в угол. Тревоги не давали ему покоя, точно псу – кость.

Вскоре на постоялый двор прибыл нарочный с приказом доставить Энтони и еще нескольких в Уайтхолл. Ферфакс, разумеется, был «слишком занят», чтобы увидеться с ними – хотя, пожалуй, дел у него и впрямь имелось немало: попробуй-ка удержать братьев по оружию от бесчинств! Так ли, иначе, но через некоторое время один из младших офицеров сообщил, что их отпускают.

Выйдя на мороз, Энтони увидел перед собой знакомую карету, очевидно, дожидавшуюся его. Кучер отворил дверцы, и изнутри донеслось:

– Долго вас заставили ждать?

Забравшись внутрь, Энтони уселся напротив Томаса Соама. Освобожденный пятью днями ранее, в числе большинства сотоварищей, тот выглядел куда жизнерадостнее прежнего.

– Часов около трех.

– Примерно этого я и ожидал. И провел время за выпивкой. Эй, – крикнул Соам кучеру, выглянув за окно, – едем на Ломбард-стрит!

«Домой. К Кэт…»

Однако Энтони возразил:

– Нет, отвезите меня в Ратушу.

Соам покачал головой.

– В Ратушу вам ни к чему. Вы не слыхали разве? Четвертого дня, – пояснил он, видя встревоженный взгляд Энтони, – состоялись выборы в городской совет. Парламент принял ордонанс, лишающий права быть избранным всякого, кто выступал в пользу соглашения с королем. Возможно, в лорд-мэрах у нас нынче и роялист, однако его советники – шайка брызжущих слюной левеллеров.

Сия новость, пусть даже с учетом неизменной склонности Соама к преувеличениям, была чудовищной.

– Так, значит, мы с вами поражены в правах?

– Вы – вполне возможно. – Пошарив под ногами, Соам протянул Энтони небольшой кувшин. Полагая, что внутри вино, Энтони сделал глоток и поперхнулся крепкой «живою водой». – Смотря известно ли им, что вы приложили руку к составлению «Официального Протеста».

Предмета, нужно сказать, еще одного треклятого ордонанса. Разумеется, весть об этом ордонансе достигла и пленников: никому из составлявших «Протест» более не позволялось занимать публичные должности и избираться в парламент.

– У них же нет на это ни унции законного права, – сказал Энтони. Гнев горячил тело, несмотря на зимнюю стужу. – Считать Общины независимым и полномочным органом власти после всего, что над нами учинили…

– Не говоря уж о том, что им чаще всего едва удается набрать кворум, – согласился Соам. – Дьявол, заседаниями манкирует даже Вейн, а сколько уж лет он в вождях индепендентов ходит? Одни просто боятся нос туда показать, другие держатся в стороне в знак протеста. Лордов с трудом набирается шестеро – и это еще в удачные дни. Не парламент, а фарс!

– А вот мне не смешно, – пожалуй, резче, чем того заслуживал Соам, отвечал Энтони. – Так расскажите же, чем планируется отвечать?

Друг Энтони по-совиному заморгал под меховой оторочкой капюшона плаща.

– Отвечать?

– Ну, протестовать. Не хотите же вы сказать, будто народ проглотил все это молча.

– О нет, не проглотил. Видал я несколько петиций – правда, ни до Общин, ни до Генерального Совета они не дошли и не дойдут – и столько скандальных памфлетов, что хоть всего Святого Павла обклеивай сверху донизу. Печатное слово нынче в моде, знаете ли.

«В самом деле».

Однако тем, что людям в заточении казалось несомненным благом, люди свободные вряд ли удовольствуются.

– А действия-то, действия? – с досадой спросил Энтони.

Саркастическая улыбка Соама разом увяла.

– Сколь мне известно, никаких.

Никаких? Уму непостижимо!

– Но ведь лондонские пресвитериане Армию на дух не переносят.

– И проповедуют против нее при всяком удобном случае. Но все это – слова, Энтони. Слова, слова повсюду, от Темзы до городских стен, – ответил Соам, сжав в кулаки онемевшие от холода пальцы.

– Значит, я это изменю.

– Каким образом? Дружище, в Блэкфрайерс стоит артиллерия, а в трех дверях от вашего дома расквартированы солдаты. Армия позволяет народу болтать, но всякого, кто перейдет от слов к делу, стопчет, как муравья.

– Уж не хотите ли вы сказать, будто жители Лондона трусят встать на защиту собственной свободы?