Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

— Зуй сказал, будет суд…

— Был. Вчера. Зверолюбам нет оправдания. Все произошло по закону.

Вот оно как. Я все же продолжил, поскольку вопросы оставались, и много:

— Говорили, его не допускают к женщинам.

— А как именно говорили?

— Спросили: кто же тебя к женскому полу допустил?

Фрист приостановился.

— Кстати, правильный вопрос. Почему допустили к самкам?

Дрыкан бухнулся в ноги:

— Он сам вызвался! Горел желанием. Вы всегда поощряли трудолюбивых.

— Головой надо думать, а то лишу, как ненужной части. Шантей отстранен на три женитьбы. Кровь бурлит. Явно все к этому шло.

— Объясните, если не сложно, от чего отстранен и почему, — вклинился я.

— От трех женитьб, — повторил Фрист, словно повторение могло что-то добавить. — За насилие. С женщинами нужно обращаться бережно. В них будущее племени.

Ага. Справедливость восторжествовала. Вот бы в случае со мной так же.

Я думал, мы пойдем к садам, но всего лишь вышли к другому окну, открывающему вид на сады. Это какое же зрение нужно иметь, чтоб разглядеть отсюда?

Фрист протянул назад руку. Кто-то из охранителей положил в нее что-то. Рука поднялась к глазам.

Я оторопел. Это была корявая, побитая, дряхлая, но — подзорная труба. Раритет, подобный трону и монетам.

— Которая? — спросил Фрист, наводя окуляр на сады и регулируя фокус.

— Не вижу. — Я развел руками. — У меня нет подзорной трубы.

— Ты знаешь, для чего это? — удивился он. — Держи. Труба, придумают же.

Подзорная труба имела при вытяжении какую-то полуспрятанную накарябанную надпись, но меня ждали. Я направил инструмент на деревья и долго искал.

— Третье дерево слева. Выше всех.

Трубу просто вырвали из моих рук. Теперь Фрист всматривался, как взгромоздившаяся на ветви Тома рвет яблоки, кидает их в корзины, перебирается с ветки на ветку ловчее многих других ровзих.

— Темненькая, худенькая, без больших шрамов?

— Да.

— Привести, — кратко бросил он.

Вернулись в главный зал. Труба незаметно канула в неизвестность. Через основное окно было видно, как двое конвойных ведут Тому. Она тоже не сразу освоилась с прямохождением. Оглянувшись, я увидел презрительную усмешку на губах Дрыкана, оставшегося с нами. Но это теперь не важно, главное, Фрист смотрел с любопытством. С простым человеческим любопытством. Если однажды оно проклюнется в сочувствие или хотя бы в милосердие…

— Чапа! — через пару минут бросилась ко мне Тома, распахнув руки. — Мы спасены?!

— Пока не знаю.

Как в зоопарке. К одной обезьянке привели другую, и возбужденные юные натуралисты заняли места в партере. Ну, не юные, но столь же любознательные.

— Можно нам одеться? — вновь попросил я, обнимая прикрывшуюся Тому за плечи.

Будучи один, я мог потерпеть, но в присутствии одетых людей наличие одежды на нас, двуполых, стало совершенно необходимым.

Фрист промолчал.

— Это невозможно, — покачал головой Дрыкан. — Ровз должен оставаться ровзом. Если ему дать одежду, он может спрятаться среди людей. Мы уже сделали большое одолжение, разрешив им говорить и ходить на задних ногах. Нечто большее будет похоже на зверолюбие.

Фрист кивнул:

— Все правильно.

— Они не верят, что мы люди? — дошло до Томы, прячущей лицо у меня на груди.

— Мы принимаем вас за тех, кто вы есть, — ответил Фрист. — Дрыкан, свободен.

Хранитель исчез мгновенно, как конфета в доме с ребенком. Остальные тоже удалились подальше, как бы оставив нас втроем.

Чтоб хоть как-то перестать напоминать ровза, я перекинул хвост ошейника за спину. Тома сделала так же.

— Покрутись, — приказал Фрист девушке.

— Как?

— На месте.

Тома настороженно зажалась, умоляющий взор вскинулся на меня. Я ничего не понимал. Но мы во власти этого человека. Решается наша судьба. Столько времени никого не стыдились, потерпим еще чуть-чуть.

Разум заставил голову кивнуть, хотя сердце возражало.

С укором отвернувшись, Тома сделала опасливый оборот вокруг оси. Острые лопатки сменились не менее острыми ребрышками, показав как всю осунувшуюся худобу, вызванную недостаточностью питания, так и налившуюся соком женственность. И приобретенную в постоянном движении грацию лани, через которую иногда пробивалась гибкость охотящейся пантеры. Девушка резко остановилась, а темная свалявшаяся грива продолжила движение, уйдя на новый круг. Затем волосы вернулись на место и успокоились, а лицо вновь глянуло на обожествленного вождя племени.

В ее сторону требовательно упало:

— Подними руки.

Тома машинально подняла. Округлости вздернулись, и каждая косточка тела отчетливо проступила сквозь повсеместно оцарапанный натянувшийся саван кожи. Загар был везде — в любом месте, обычно прикрываемом одеждой. Даже в подмышках. Вечный Фрист покачал головой.

— Еще покрутись.

Нервничая, девушка снова провернулась. Ноги остановились, глаза вновь встретились с одновременно изучающими и облизывающими глазами Фриста.

— Опустись на все ноги, — упал следующий приказ.

Это уже чересчур. Тома спряталась за мою спину.

— Нет!

— Совсем юная. — Взгляд Фриста перетек на меня. — Что ты в ней нашел?

— Надежность.

В голове крутилось, что сам я еще моложе. Но ко мне вопросов не было.

Глаза Томы быстро перескакивали с одного на другого. Сначала непонимающее, вскоре лицо осмыслилось. Она обняла меня сзади, как единственного друга и защитника. Если нужно выглядеть парой, то мы прекрасная пара. Любуйтесь.

Я сказал — любуйтесь? Как всегда, глупые желания сбываются. Фрист изволил полюбоваться, но весьма специфически. Вылезшая из рукава рука сотворила невнятный жест, прекрасно понятый охранителями. Несколько быстрых шагов, и сразу по двое схватили меня и Тому. Нам заломили руки, тела опустились лицами в пол и застыли в позе унизительного поклона. Старичок-халатовладелец бодро соскользнул с трона и обошел нас по кругу, особенное внимание уделив тылу. Жесткие пальцы на миг раздвинули мои ягодицы. Судя по прикушенной губе Томы, в ее отношении Фрист дополнительной фантазии не проявил.

— Загар даже в таких местах говорит, что вы четвероногие. Будете отпираться и дальше? — Фрист последовал к трону, куда и водрузил свое величественное седалище.

— Обстоятельства, — проворчал я, отпущенный удалившимися по знаку старца охранителями. — Как с одеждой. Вынужденная мера.

— Что же могло заставить возможных людей жить среди нелюдей по нелюдским законам?

— Желание выжить! — звонко отчеканила Тома, вновь прячась за меня с прямой линии обзора.

Я же промолчал, понимая, что вопрос, скорее, риторический. Переубедить старикана могли только неопровержимые доказательства. Сейчас мяч был на его стороне, и счет в его пользу.