Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

— Точно!

Уголки старческих глаз собрались хитрыми ветвистыми кустиками.

— Значит, однажды между жизнью и одеждой ты выбрал жизнь. Считай, что снова перед тем же выбором. Хранитель.

— Да, Вечный Фрист? — откликнулся на новое для меня слово Дрыкан.

— Можно сжечь ровза одетым?

— Вам решать. Насколько я знаю, прямого запрета нет.

Фрист обернулся ко мне:

— Продолжим разговор в натуральном виде или пойдешь с Дрыканом на костер, но зато одетым?

— Продолжим, — буркнул я.

— Заскоки были? — Фрист вновь смотрел на Дрыкана.

— Только говорливость. В остальном спокоен, умерен, терпелив.

— Хорошо. Идите.

Взмах правительственной руки отпустил хранителя с приведшими меня стражниками. Остались те, что стояли в глубине расходящихся тоннелей. Теперь их луки смотрели на меня. Одновременно все. Любое неверное движение будет последним. И плевать, что наконечники каменные. Мне, дитю технологий двадцать первого века, хватит.

Царственный старик облокотился на один подлокотник, подпер подбородок рукой:

— Расскажи о твоем мире. Что там сейчас.

Судя по принятой позе, он собирался слушать долго.

— То есть, как было раньше, вы знаете?

— Я Вечный Фрист. Если даже забуду что-то, письмена напомнят.

— Можно на них взглянуть?

— Зачем?

— Интересно.

Чисто выбритое лицо божка-троновладельца расплылось в ухмылочке:

— Еще скажи, что можешь читать.

— Могу.

— Если не сможешь, тебя сожгут на костре.

— Рискну.

Фрист покачал головой:

— Смелый мальчик. Но даже хранители могут видеть письмена лишь под моим надзором.

— Я не говорю, что хочу без надзора.

— Ты опасен. От хранителей я письмена защищу. Чего ждать от тебя, не знаю.

— Я не опасен. Хранитель же сказал: спокоен, умерен, терпелив.

— Посмотрим. Я не настолько знаю ровзов, чтобы доверять во всем.

— Я не ровз.

— Если человек одет как ровз, ходит как ровз, на равных общается с другими ровзами, то логика настаивает, что он тоже ровз.

— Хранитель Дрыкан недавно говорил: не всегда верь глазам.

— Хранитель Дрыкан — дурак.

Любопытное заявление. Почему дурака держат на столь высокой должности?

Знание истории подсказало ответ: меньше шансов, что подсидит или устроит переворот. У большинства сильных правителей окружение — ничтожества. Потому что стадо баранов под управлением льва всегда одолеет львов под руководством барана. Старая истина.

— Кстати, почему — хранитель? — спросил я.

— Мы все хранители. Все наше племя. Единственные оставшиеся хранители на земле.

— Хранители чего?

— Последнего завета.

Ветхий и Новый знаю, о последнем не слышал.

— В чем он заключается?

Помедлив, Фрист указал рукой в пол:

— Садись, как тебе удобно.

Повертев головой, я обнаружил углубление в камне и сел, опустив туда ноги. Получилось как на табурете. Сам Фрист откинулся на спинку, развалившись на троне, как в кресле перед телевизором, вытянутые вперед ноги скрестились. Кажется, он достиг такого положения, что о мелочах типа солидной посадки и осанки можно не думать.

— Ты из ада или из-за гор? — О моем вопросе он или забыл, или не захотел отвечать.

Мне предложили выбор. Значит, пришельцы из моего мира… или какого-то другого, тоже параллельного… сюда являются! Ставим галочку. Информация высшей степени важности.

— Из-за гор.

Фрист недоверчиво сощурился:

— Ну и что сейчас за горами?

— Нормальная жизнь.

— В какого бога верят?

— В Аллу.

По тому, как я скривился, Фрист догадался о моем отношении к той религии.

— Кто-то из обожествленных пророков?

— Пророчица.

— Подожди, — дошло вдруг до Фриста. — Алла — она?!

— Мало того, еще и многомужница.

— Правильно сделали наши предки, укрывшись здесь от Апокалипсиса.

Я вздрогнул:

— Как давно это было?

— Это не было. Это есть. И кончится, как вижу, не скоро.

— Я хочу спросить…

Меня оборвали:

— Свои вопросы оставь при себе. Здесь я спрашиваю.

— Со своими можете сделать то же самое.

Неприятно, когда об тебя вытирают ноги. Если все равно все кончится плохо, зачем тянуть? Играя по чужим правилам, игры не выиграть.

Фриста мой настрой позабавил.

— Ладно, — отходчиво сказал он. — Один вопрос.

За человека меня считать не собирались. Стоило прояснить это главное для меня обстоятельство, и, исходя из ответа, строить дальнейшее сотрудничество.

— Что со мной будет?

— Как со всеми ровзами, что не доставляют неприятностей. Отпустим. Вернешься домой.

— Когда?!

— Увы, не сразу. Другие ровзы пусть принесут пользу взамен причиненного вреда, а ты поразвлекаешь меня.

— Новой игрушкой обзавелись? А если не соглашусь?

— Можно попросить тебя еще раз, привязанного на костре.

— Привязывайте.

Ненавижу шантаж. Если давят и шантажируют, сразу нужно выбирать худший вариант. Тогда почему-то получается лучше. Всегда.

— Гордый мальчик, — хмыкнул Фрист, сощурив глаза и тем покрыв пол лица морщинами. — Ты мне нравишься.

— Не приведи Господь! — Я отпрянул.

Фрист осклабился, откинув голову:

— Не так, как ты подумал. С тем у нас строго. Но ход мыслей ужасает. За горами так принято?

— Там такого нет.

— Вот ты и прокололся. — Старичок потер руки. — Откуда знать про то, чего нет?

— А вы откуда знаете? — парировал я, глядя не поверженно, как ему хотелось, а выжидающе-весело.

— Было, очень давно, — вздохнул он. — Искоренили.

— Там тоже.

Фрист вдруг поднялся. Краснорожие по углам зала не спускали с меня глаз, натянутые тетивы подрагивали.

Из двух дальних коридоров высыпало несколько… назовем их служанками. На придворных не тянули ни внешностью, ни статью. Придворные в моем понимании — самодовольные особи солидного вида, которые из кожи лезут, чтоб показать это окружающим. Такие как Дрыкан.

Служанок было три. Их одеяние я назвал бы верхом легкомыслия. В районе подмышек и вокруг бедер тело опоясывали две алые тесемки с бахромой из таких же ярко-красных веревочек, образующих подобие топика и юбки. Верхние спускались до пупка, нижние — до середины бедер. Подобные же пояски с бахромой выполняли роль браслетов на щиколотках и над локтями. Еще один венчал голову, свисая ниже бровей. Собственно, все.

Поднятая ладонь повелителя остановила их. Подошедший Фрист встал напротив меня. Ужаснувшиеся служанки издали махали мне руками, показывая, что тоже нужно встать.

Не потому, что нужно, он же не мой правитель, а просто из вежливости перед старшим по возрасту я поднялся. Без одежды было очень неуютно. Стыд — понятие относительное, в стае мне в голову не пришло бы стесняться.

— Пойдем, — сказал Фрист, направляясь в один из дальних коридоров.