Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Некоторое время слышался только треск его проламывания. Затем все звуки исчезли. То ли Зуй остановился, то ли подбирался к источнику тревоги по всем правилам воинского искусства.

— А-а! — разнесся через минуту басовитый вопль боли.

Снова тишина.

Карп не выдержал, его руки стали вязать гусеницы между собой, используя кнут в качестве троса. Лицо нервно дергалось, глаза скакали с веревок на дремучую зелень и обратно. Пальцы путались.

Из леса появился Зуй. Карп остановился.

— Что там… Ты чего натворил, дружище?!

С топора, что висел за поясом напарника, капало красным. Шаги Зуя были напряжены, взгляд шальной.

— Все нормально. Я исполнил закон.

— Сам?! Тебя же за это…

— Он жив. — Зуй устало опустился на траву. — Справишься с этими в одиночку?

Окаменевшее лицо указало на нас. Карп задумчиво опустился на землю рядом с товарищем.

— Потащишь того? Это же он, я правильно понял?

— Он. Его потащат.

— Смотри, пусть до суда доживет. Иначе несдобровать.

— Привяжу, прокатится с ветерком.

— Лады.

Отвязанный Карпом кнут поднял отдыхавшие гусеницы в путь.

— Пшли, поганцы!

С немалым прицепом, боясь опрокинуться, мы поволокли топливо в сторону перегороженного озера. Солнце раскаленной задницей присело на вершину горы и потекло по ней расплавленной магмой. После разгрузки нас ждали ужин и сон, это понимали все. Двигались максимально быстро. Миновав свое временное жилище, мы потащили дрова дальше.

Самцы снова заволновались. Их носам стоило позавидовать. Я увидел причину всеобщего возбуждения лишь через несколько минут. Яблочный сад вдоль дороги охраняли долинники с оружием, а на ветвях сидели наши самки. Взгляд стал выискивать Тому. Сердце замерло — не забывалось об исчезновении пацанят. Кто знает, что творилось в эти дни в женской яме.

На одной из дальних яблонь мелькнул приветственный взмах руки. Мое дыхание возобновилось, пульс прекратил чахоточный приступ. Человолк никогда не сделает подобного жеста.

Дрова и хворост были разгружены на пустыре между озером и садом. Карп, успевавший управляться одновременно со всеми гусеницами, развернул нас:

— Ну, адские дети, идем баиньки.

Вереницы самцов снова просеменили мимо сада. Там тоже сворачивались работы. Долинники придумали самкам идеальное занятие: сбор высокорастущих фруктов. Сами так лазить не умели или не хотели, в общем, все были счастливы.

И я счастлив. Тома жива. Приближается ужин. Не жизнь, а сказка.

Навстречу медленно двигалась еще одна гусеница. Та самая, возглавляемая Мерилин. Вел ее Зуй. Когда разминулись, стал виден груз, который волокли. Обвязанный вокруг тела Шантей с проломленной головой.

Этой ночью я недосчитался еще одного мальчика.

Утро встретило сыростью и вонью.

— Дрыкан идет! — зашумели сверху надсмотрщики, что вынимали нас по одному из каменного отверстия и привязывали к жердям.

— Говоруна заберу, — объявил показавшийся знакомым голос.

Когда подошла моя очередь, кнут Карпа отделил меня от остальных самцов. Итак, говорун — это я. Ангелом был, царевной был, человолком был… позвольте представиться: птица говорун, отличается умом и сообразительностью.

Дрыканом звали того туземца начальственного вида с другим одеянием и кулоном-монетой. Его кустистые брови как усы у кошки выпирали из четко располовиненного фона лица, жидкие волосы пробивались сединой, бугристый нос мощно вздувался пузырями ноздрей, похожих на выхлопы сероводорода из глубин целебной грязи. Выскобленный подбородок прочертили поперечные морщины. Глаза навыкате глядели чуть прищуренно, не то подозрительно, не то раздраженно. Особого ума в них не виднелось, но где-то в подземных хранилищах он быть обязан, иначе как человек достиг своего положения? Скрывать ум — тоже талант, а значит этот человек опасен. Вулканический нож и кнут на поясе придавали ему налет некой брутальности, а дряблые мышцы сводили это впечатление к нулю. Понятно, сила данного представителя власти не в мышцах. Одежда в виде обернутого вокруг бедер полотнища делала движения степенными, не давая разогнаться или совершить что-то неподобающее. Кривые ноги нисколько не рефлексировали по поводу отсутствия обуви у своего высокопоставленного обладателя; мозолистостью и толщиной шкуры ступни могли посоревноваться с лапами человолков. Впрочем, в этом они не отличались от ног прочих аборигенов. Зато зычный голос как у взводного командира или актера в театре был отлажен, словно подвеска спорткара, и грохотал, отдаваясь под ровными сводами, как тот же спорткар, застрявший в пробке с малолитражками.

— Еще говорящие есть? — осведомился дрыкан.

Или Дрыкан. Нужно узнать, прозвище это или титул. Может, профессия?

Господи, он спрашивал МЕНЯ! Как же я отвык.

— Там. — Мой палец указал на яму для женщин. — Тома. Мы люди.

— Самка? — Дрыкан поморщился.

— Женщина! — возразил я. И поправился: — Девушка.

Обладатель металлического раритета будто не расслышал и кликнул охрану:

— Этого со мной.

Под каменные своды вошли еще трое — двое с луками, третий с каменным топором наготове. Дрыкан медленно зашагал наружу. Тот, что с топором, перехватил свисавший конец моего ошейника, спина ощутила подгоняющий толчек, а двое с луками двинулись чуть поодаль, держа на прицеле.

Я пошел на ногах. Какое странное ощущение. Почти забылось, как это делается, за несколько месяцев всего несколько шагов по каменному уступу. Осанка вопросительного знака и походка, грациозностью сравнимая лишь с шагающим экскаватором, выдавали окружающим, как долго пришлось существовать в чуждых условиях. Мышцы учились заново.

Через некоторое время я осмелел:

— Дрыкан — титул, звание или должность?

Монетоносец не повернулся, ответил топоровладелец:

— Имя.

— Не разговаривать, — кратко бросил Дрыкан.

Я не стал искушать судьбу, только что повернувшуюся ко мне не знаю чем, но хотя бы не тылом, как в предыдущие дни. Даже месяцы.

Мы шли вдоль садов к забору. Кажется, предстоит узнать, что там, за воротами. Кто живет и почему отгораживается.

Или…

Нехороший холодок пробежал меж лопаток.

Или ЕГО отгораживают?

Большая часть дров, что мы вчера притащили, осталась на месте, но пары вязанок не хватало. С высоты своего роста я видел больше, чем обычно, и намного дальше, поэтому издали заметил кострище, откуда несло дымом и пеплом. Когда поравнялись, завтрак попытался вылезти обратно: в центре свежего кострища просматривались кости и человеческий череп.

Дрыкан шел степенно и беззаботно, то ускоряясь, то задумчиво отставая. Вместе с ним удалялся или приближался ко мне висевший на боку обсидиановый нож. Насколько я знал из литературы, этот неказистый инструмент режет лучше высококачественной стали.