Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

— Все кончилось, да?

— Нет, — признал я.

Время не терпело. Пришлось прояснять ситуацию.

— Сейчас мы — короли. Ночь может пройти спокойно. Не факт, но может. Думаю, это максимум, который у нас есть. Уже утром самцы попробуют нового царька на прочность.

— Мы справимся! — воодушевленно заявила Тома.

Что-то не о том она думает.

— Задушим всех? По очереди?

Девушка опустила голову.

— Нужно уходить, — сказал я. — Сейчас же. Пока нам позволяют делать все, что хотим.

— Тогда пошли. — Она решительно встала.

Камешек лег в пращу, и мы осторожно двинулись из пещеры, оглядываясь и шарахаясь от каждого звука. Праща покачивалась, взгляд откровенно трусил, поджилки тряслись.

Ничего не случилось. Нас не остановили. Дозорный отвел взгляд. Оказавшись на свободе, мы бросились вниз по склону, а на ближайшей площадке остановились, посмотрели друг другу в глаза — и обнялись от избытка чувств. У Томы текли слезы радости. Меня била нервная дрожь.

Человолки остались позади. Перед нами лежал весь мир.

— Идем к пещере Борзого, там наши одежда и оружие.

— Знаешь, куда идти? — удивилась Тома.

— К подножию горы. — Я быстро намотал пращу на ногу. — Ближе к месту сориентируемся и найдем.

Луна освещала дорогу. Мы не боялись ночи. После жизни волками страшнее, казалось, не может быть ничего.

Мы прошли пару километров, когда сзади раздалось:

— Стойте!

Так люди становятся заиками. Голос несся с горы, где из людей только мы, куда люди вообще не заходят, а оказавшись поблизости, даже самые отважные воины носа не кажут из лагеря, обвешанные оружием и гурьбой ждущие нападения волков… Тем более — ночью.

— Тома! Чапа!

Ночь в этом мире сакральна. Скорее можно увидеть призрака, чем человека. Тем более бегущего, который кричит во всю мочь.

— Стойте же! Подождите!

Длинная белая грива развевалась от скорости, босые ноги не знали, куда наступали, но не сбавляли темп. Мускулистое тело без признаков одежды летело как по воздуху. Смотрик. Он догонял нас на двух конечностях, иногда срываясь на четвероногость, но поправляясь и вновь становясь только на задние.

— Ты говоришь?!

Два изумления — не верящее и радостное — слились в одно.

— Плохо. Давно не говорил.

Догнав, теперь он старался отдышаться.

— Погони нет? — первым делом осведомился я.

— Никто не рискнет без приказа. Приказать некому. Скоро начнутся драки за первенство. Потом нас найдут и убьют. Мы нарушители.

Он говорил кратко, отрывисто, четко проговаривая слова.

— «Нас»? — обратил я внимание. — «Мы»?

— Возьмите меня с собой.

Поражавшие невероятной синью глаза Смотрика состояли из мольбы, преданности и опустошенности. Возвращаться ему теперь некуда.

— Он помог нам, — аккуратно напомнила Тома.

Этим ее отношение к попутчику прояснилось. Мол, только это. Ничего больше.

Паренек стоял перед нами замученный, жалкий, несмотря на внешнюю твердость и даже некоторую могучесть. По сравнению с нами, естественно. Загорелое тело, когда-то бывшее светлокожим, коричнево бугрилось. Спутанные сальные волосы словно смочили или геля не пожалели. Они почти достигали нижней светлой поросли, ниспадая витыми локонами ниже груди, за спину и на плечи. Белые на мускулисто-темном. И синева огромных глаз чуть выше — на правильном лице без признаков прыщей. Красавец, однако. Даже завидно. Портило впечатление только постоянное желание сгорбиться, стремясь вниз, к земле, от которой лицо оказалось так далеко.

— Почему ты говоришь? — спросил я. — Еще кто-то в стае говорит?

— Только я. Меня взяли большим. Остальные родились в стае или думают, что родились в ней.

— Помнишь свое настоящее имя?

Это волновало Тому. Смотрик пожал плечами:

— Кажется, меня звали Юлиан. Единственное имя, которое могу вспомнить.

Ого. Даже у Томы брови на лбу едва поместились. У деревенских имена больше похожи на прозвища.

— Из войников или еще круче? — полюбопытствовал я.

— Не помню.

— Тогда не отставай, Юлиан, — бросил я, соскакивая вниз по камням. — Если повезет, найдем твоих. В любом случае, выведем в люди, а там, глядишь, и семья обнаружится.

— Значит, я с вами? — не поверил он.

Тома улыбнулась. Я кивнул:

— Только привыкай ходить по-человечески. Меня самого тянет опуститься на четвереньки, но теперь мы снова люди.

— Ргав! — радостно согласился Юлиан. — Ой, хочу сказать: конечно!

Как-то получилось, что главой маленького отряда стал я. Не напрашивался, само вышло. Тома и Юлиан признали за мной последнее слово в любом вопросе. Естественно, я не возражал.

Мы ринулись под гору. Дороги я не знал, достаточно было направления.

Каким-то образом оказались в болоте. На склоне горы. Кто мог знать?!

Не болото, но грязь. Липкая, глубокая, противная. В том и заслуга вожаков, что не допускают подобных промашек, ведут, потому что знают местность. А где не знают, не рискуют. Формула самолюбования «А я не такой, как все» в моем случае не работала. Ничего, лиха беда начало.

Менять направление поздно. Почувствовав необходимость, все привычно опустились на четыре ноги. Высоко подкидывая ступни и размахивая чуть не перед лицами разнокалиберными достоинствами, вид которых давно не внушал ни смущения, ни волнения, ни какой-либо зависти или ревности, мы ринулись напролом. Грязь жадно чавкала, желая кушать, в качестве еды наша троица ее вполне устраивала. Конечности с трудом вытаскивались из утягивающей мути. Периодически из нас то один, то другой плюхался лицом в эту самую муть, зарываясь по затылок. В конце все перемазались как черти, став неотличимыми друг от дружки. Грязными поросятами доплелись до конца лужи — обтекающие, черные, с проплешинами светлого на разных интересных местах.

Я гордо вывел отряд из вязкой всасывающей жижи.

— Ты специально? — едко осведомилась Тома, отплевываясь.

— А вдруг волки? — соврал я. — Нас трое безоружных, а так — хорошая маскировка.

Но дальше вел осторожнее. Погони все еще не было, хотя мы постоянно оглядывались. Нужно успеть до пещеры. Там наше все.

Хорошо, что моя стая такая маленькая. Не понимаю, как вожак справлялся с огромной?

Спуск занял больше времени, чем мне виделось. Уставшие, мы едва переставляли ноги. Часто по привычке опускались на четвереньки. Глянув на соседей, каждый вздыхал и усилием воли поднимал себя.

— Стойте! — зашипел Юлиан.

Проведя в стае годы, он обрел чувствительность зверя. Мы рухнули за ближайшие камни.

— Много людей. Сильно пахнет.

— Откуда? — склонился я к нему.

Парень указал вниз и чуть вправо.

Я ошибся совсем немного. Примерно там располагалась наша цель. Значит…

— Что делать? — воззрилась на меня Тома, похожая на черта больше, чем сам черт.