Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Человолки принюхивались, приглядывались. Мы перестали дышать. Гнездо находилось высоко, невидимое снизу, не говоря про издали. Листва позволяла подсматривать сквозь просветы, но такого желания ни у кого не возникло. Не останавливаясь, вожак увел стаю дальше.

— Ты был прав, — неожиданно заявила мне Тома.

— Я всегда прав. А в чем в этот раз?

— Нас не учуяли из-за грязи.

Приятно чувствовать себя победителем. Даже незаслуженно.

Хотелось пить и есть. Настороженно оглядываясь, мы спустились с дерева, предварительно разворошив гнездо, но жесткий каркас оставили — вдруг еще пригодится. Точного плана на будущее у меня не было. Из ближайшего: отмыться, напиться, поесть, не попасться врагу и разжиться оружием. И одеждой, хотя это теперь вторично. Если не вливаться в человеческое общество, а продолжать выживать в лесу, так даже сподручнее. Насчет вливания в общество стоило подумать: в какое именно и с какими целями. Нужна информация. Нужен «язык». Хотя бы рыкцарь из пещеры или крестьянин из деревни.

Лес был пуст. Ушли все. Юлиан пробежал по следам на четвереньках, принюхиваясь и приглядываясь.

— Спугнутые стаей волки ушли на запад, а сама стая — на восток.

— А мы пойдем на север, — объявил я. — Там еда и необходимые знания.

Повернувшись спиной к горам, мы двинулись в путь.

— Сколько лет ты в человолках? — полюбопытствовала Тома у нового члена команды.

Юлиан закатил глаза, что-то высчитывая, и через минуту уверенно сообщил:

— Много. Я выглядел мельче своих лет. Не говорил от страха. А моих болтливых ровесников убили и съели. Всех.

— Но ты тоже… — Томин взор посерел. — Ты ел мясо.

— Иначе не выжить. Я долго отказывался. Но когда стоял между жизнью и смертью…

— Сделал не тот выбор, — жестко вставил я.

Он не стал возражать:

— Возможно. Но так случилось. Ничего не изменить.

Помолчали.

— Куда мы идем? — осведомился наш попутчик, перелезая очередной буерак.

— В первую очередь — ищем воду, — объяснил я.

— Недавно прошли пригорок, — кивнул назад Юлиан. — Справа в яме было озеро.

Тома подавилась смешком.

Тяжело быть командиром. Нужно не только следить за выполнением команд, но и правильно ставить их.

Хорошо, что возвращаться оказалось недалеко. Типичное для этих мест озерцо во впадине сияло ровной гладью. В воде отражалось небо. Счастливо заорав, Тома бросилась вперед. Оглушительный взрыв взметнул пенную стену из воронки, где погрузилось тело. Я боязливо оглянулся. Стоило ли так выдавать себя шумом?

Тома об этом не думала. Она быстро и умело превращалась в белого человека. Юлиан предложил:

— Иди, я подежурю.

— Скоро сменю, — кивнул я.

Ледяная масса, что притворялась водой, приняла меня в объятия. К-к-как Т-тома здесь моется?!

Недолго потершись, пришлось покинуть водяной холодильник. В озеро с разбега запрыгнул Юлиан.

В узкой прогалине между деревьями я подставился лучам местного ноябрьского солнышка. Лепота. Не жизнь, а сказка. Первобытный рай.

На бережок вылезла Тома. Чистенькая, свеженькая. От влажной кожи в пупырышках валил пар.

— Посматривай вокруг на всякий случай, — сказал я, снова спускаясь вниз.

Навстречу вылез Юлиан.

— Я подежурю, — сообщил он. — Мойся спокойно.

Его литые мышцы сверкали в отблесках света. Отмытый живот бугрился квадратиками. Влажная грива развевалась, как у модели из журнала. И — огромные ресницы над синими телячьими глазами. Картинка, а не человек. Идеальный самец, как его некоторые почему-то представляют. Хорошо, хоть где-то природа подгадила, морозной водой съежив до микроскопических размеров.

Он направился к Томе, под прямые горячие лучи солнца. Сказал мыться спокойно? Мое спокойствие тут же улетучилось, потому закончил как можно быстрее. Мы двинулись дальше. Юлиан оглядывался вместе со мной и, наконец, не выдержал:

— Еда. — Палец указал на низкие деревца между скрывавшими их большими.

Сквозь зеленое и коричневое там пробивалось что-то яркое.

— Апельсины! — разнесся ликующий вопль девушки.

Именно. Дикие апельсины оказались кислыми, но кого это смущало? После питания горьким, сырым и почти несъедобным брызжущий солнцем фрукт унес в рай. Сок тек по щекам и груди, капал на ноги, постепенно покрывал все. Мы не могли остановиться.

— Стоп, — скомандовал я. — Юлиан, можешь связать из веток мешок или какую-то емкость?

— Что? — не понял он.

— Я могу, — вызвалась Тома.

Юлиан наблюдал за ее действиями и повторял. Плетение из тонких веток нескольких циновочек с последующим сплетением друг с другом вышло нескорым. Но мы никуда не торопились. Полученные две емкости снабдили длинными постромками и наполнили фруктами. Мы с Юлианом взвалили их за плечи.

Одними апельсинами сыт не будешь. По дороге находились коренья и кое-какие вкусные насекомые, что-то съедалось сразу, остальное пополняло наплечные мешки. Тома на ходу плела еще одну котомку, себе. В первом же ключе, бившем из земли небольшой струйкой, не столько напились, сколько отмылись от липкой сладости. Девушка со смехом брызгалась на нас, зябко уворачивавшихся. Вода, как и везде, была безумно холоднющей.

— Юлиан, ты помнишь родителей? — обернулась к нам цветущая Тома, когда отправились дальше.

Парень вздрогнул, плечи испуганно съежились:

— Кого-то помню…

— Братья, сестры есть?

— Не помню. — Он совсем смутился.

— А свой дом помнишь? Комнату? Место, где проводил время? Где спал, где кушал, где играл?

Юлиан сник окончательно.

— Увижу — узнаю.

— Перестань мучить человека, — остановил я неиссякаемый фонтан вопросов. — Дай время. Он еще не все слова вспомнил.

— Но как вспомнит — пусть скажет.

— Обязательно. — Юлиан вновь слегка повеселел.

Лес поредел. Шли без усилий, по твердой ровной земле. Тома что-то задорно напевала и танцующе подпрыгивала при ходьбе, голова весело раскачивалась в такт ритму. Казалось, наши силы не расходовались, а прибывали. Тела воспаряли в блаженстве. Главными составными этого блаженства являлись свобода и счастье. Мы ни от кого не зависели. Впервые в жизни. У нас не было ничего — и ничего не было нужно.

Обедали вновь апельсинами. Когда те осточертели до оскомины, Тома кидалась ими в нас. Сначала чищенными, но когда мы ответили, перешла на полноразмерные. Мы жалели девушку и продолжали чистить. Это повысило ее скорострельность. Тогда мы стали просто сминать пальцами текущую соком массу и запускать в нее эти разляпистые блямбы. Хохот стоял на весь лес.

— Потише! — скомандовал я. — Не привлекать внимания!

И тут же, не успев увернуться, получил тяжелым оранжевым шаром в глаз. Поплыли круги. Мотнув головой, я ринулся на девушку. Сбежать она не успела. Опрокинутая на траву, Тома сдержанно визжала, закусывая губы, когда мои руки яростно натирали ее брызжущей из-под пальцев мякотью. Подключился Юлиан. «Намылив» сверху донизу, мы подняли вырывавшуюся чрезмерно активную спутницу за руки-ноги и бросили в чавкнувшую лужу грязи, которая не успела высохнуть с прошлого дождя.